Детектив Франции. Выпуск 8

Буало-Нарсежак Пьер Том

* Пиней — видный политический деятель Франции.

Шансонье, который по ходу выступления напыжился ещё больше, завершил свой номер тоже под аплодисменты. Далее шел джаз, и Фредди принялся ногой отбивать такт.

Франсуазу Беррьен не интересовали ни опера, ни шансонье, какими бы остроумными они ни были, ни джаз чикагского стиля. Уставившись невидящим взглядом на экран, она так и эдак перебирала в голове те вопросы, которые никогда не решится задать.

Почему Гастон раз в неделю регулярно отсутствует целую ночь под глупейшим предлогом подбора партии шляп? Если бы речь шла просто о любовнице, то Франсуаза имела бы добротный, полноценный

мотив для беспокойства. Но когда у мужа есть любовница, об этом узнаешь сразу. Лили, например, прекрасно знала, что Филипп ей изменяет, но на днях заявила ей по этому поводу следующее. «Раз он возвращается после этого с подарками, то меня это не волнует, более того, дает моральное право самой завести любовника, когда я того захочу». Но у Гастона никакой любовницы не было. Это точно. Так в чем же дело?

Почему Фредди, у которого было все, чтобы чувствовать себя счастливым, постоянно воюет со всей семьей? Возможно, на него дурно влияют приятели? Или его разум замутили книги Жана Сартра*, которые он читает запоем?

Почему Эвелин, которая ещё несколько дней назад устраивала беспричинные истерики, с позавчерашнего дня так спокойна, раскована, счастлива, хотя и по–прежнему скрытна?

«Как бы узнать, какие мысли бродят сейчас в её голове?» — подумала Франсуаза, взглянув на дочь.

Оркестр сменила передача, озаглавленная: «Развивайте ваш интеллект». Телевизор немедленно выключили, и Га–стон закурил сигару. Он смачно зевнул и заявил:

— Не знаю почему, но я устал.

— Ты слишком много работаешь в магазине, — бесхитростно заметила Франсуаза.

— Несомненно, — согласился Гастон. — Сегодня выручка составила сто тысяч франков, а это кое–что да значит, дорогие мои!

Он поднялся и направился к двери, спросив по дороге жену:

* Жан Поль Сартр (1905 — 1980) - французский философ и писатель, глава французского атеистического экзистенциализма.

_ Ты ещё не ложишься?

— Так ведь всего лишь десять часов. Я немного ещё повяжу.

— Тогда спокойной ночи.

Он вышел из столовой. Фредди прошептал ему вслед:

— Иди–иди, поспи. Завтра тебя ожидает хорошенький сюрприз.

— Ты что–то сказал? — спросила Франсуаза.

— Да ничего, мама, просто так. Я, пожалуй, тоже пойду. Завтра у меня письменная контрольная и мне надо быть в форме.

— Спокойной ночи. Постарайся выспаться.

— Всего, мама, пока, Эвелин.

Франсуаза молча продолжала вязать. Эвелин мечтательно откинулась в кресле, полузакрыв глаза. В воцарив^ шейся в комнате тишине между матерью и дочерью протянулась тонкая нить взаимопонимания. Эвелин поднялась с кресла и села на ковер у ног Франсуазы. Протянув руку, та ласково потрепала её по светловолосой макушке.

— Мамочка!

Франсуаза затаила дыхание, боясь спугнуть дочь. Ее ласка стала настойчивей, движение руки несколько замедлилось. Эвелин решилась:

— Мама, ты знаешь, я счастлива.

Все получилось как–то само собой. Разговор женщины с женщиной.

— Он хочет на мне жениться. Сегодня он намеревался прийти к отцу просить моей руки, но в последний момент что–то ему помешало. Как ты думаешь, папа не будет возражать, если я выйду за него замуж?

Франсуаза, прежде чем ответить, подтянула несколько сползших петель. Столь желанное сближение с дочерью длилось лишь мгновение, не более. Дочь снова уже отдалилась от нее. Она любит какого–то неизвестного ей юношу, У неё сложилась собственная внутренняя жизнь. Франсуаза вздохнула:

— Дорогая, твой

отец и я сначала должны познакомиться с этим молодым человеком.

— О! Ты его сразу полюбишь, мамочка, я уверена в этом.

Неожиданно спокойствие дома было нарушено. Кто–то Дергал за колокольчик у внешней ограды дома.

— Визит в такой поздний час? Кто бы это мог быть?

В спальне Гастон уже облачился с пижаму, надел домашний халат, сунул ноги в шлепанцы. Сидя на кровати, он курил сигару и рассеянно рассматривал стоявшие на камине часы с маятником эпохи Людовика XV. Его лениво ворочавшиеся в голове мысли обстоятельно задержались на самой концепции «часы с маятником», затем отразили восхищение тем, что созданный почти двести лет назад механизм все ещё в отличном рабочем состоянии, наконец, сосредоточились на эстетической стороне предмета. Белый эмалевый циферблат, на котором отчетливо выступали стрелки и рельефно сработанные римские цифры, был обрамлен двумя бронзовыми статуэтками — молодыми обнаженными персонажами, должно быть олицетворявшими Амура и Разум, если не Гордыню и Леность.

«Часы эпохи Людовика XV являлись для Гастона неистощимым объектом раздумий. Высота примерно сорок сантиметров, ширина тридцать — тридцать пять. Вес около пятнадцати килограммов. Вовремя оное не скупились на сырье, и предметы обихода становились произведениями искусства. Мелькнуло сожаление, что часовых дел мастер не додумался защитить циферблат выпуклым стеклом, но разве можно предусмотреть все? Именно в этот момент часы пробили половину одиннадцатого и почти одновременно затрезвонил наружный звонок. Это что ещё за гость? Случилось что–нибудь серьезное? Или вызывающее беспокойство? Нет. Никаких досадных происшествий не предвиделось.

Постучали в дверь. То была Эвелин.

— Папа, там тебя спрашивает какой–то месье. Говорит, что по важному делу.

— Сейчас иду.

У Гастона Беррьена заметались тревожные мысли. А вдруг этот недоумок Череп отказался от своих первоначальных планов и заявил в полицию?

Он потуже затянул пояс халата и неуверенным шагом начал спускаться вниз. Одного взгляда через открытую дверь столовой оказалось достаточно, чтобы оценить масштабы разразившейся катастрофы: ироничный Череп нежился с сигаретой во рту в лучшем кресле и, судя по всему, прекрасно ладил с Франсуазой.

— Дорогая мадам, — вещал он, — интерьер вашего дома выдержан в самом изысканном вкусе, да, да, именно в изысканном.

— Вы, очевидно, оформитель? — жеманно вопрошала Франсуаза.

— Не совсем так, но к искусству отношение имею. Я преподаватель пения*.

— О! Как это интересно… а вот и муж. Я оставляю вас.

Человек в домашнем одеянии изначально чувствует себя неполноценным в присутствии того, кто одет полностью, пусть даже и в чересчур длинное, не по сезону теплое пальто. В прескверном настроении Гастон Беррьен уселся напротив Черепа на непривычный для него у себя дома стул, что лишь усилило его злобу.

— Что вам здесь надо? — прорычал он.

Череп сиял отражением люстры. В нем проглядывало что–то сверхъестественное. Ни отвислая губа, ни голос ничуть не изменились. Все тем же ровным голосом он изрек:

— Я пришел сюда и чуть пораньше с единственной целью, чтобы вы не утруждали себя поездкой на машине в Сюси–ан–Бри. Не говоря уже о том, что я спокойнее себя чувствую в этом доме, среди столь милых членов вашей семьи.

Обескураженный Гастон потребовал:

— Прошу вас, не вмешивайте мою семью в ваши грязные дела.