Дети белой богини

Андреева Наталья Вячеславовна

– Здравствуйте, - вежливо сказал он. Капитолина Григорьевна поджала губы:

– Что ж не заходишь, Саша? Как чужой.

– Так вроде бы и не звали.

– Особое приглашение гостям требуется. А ты не гость. Отец-то болеет. Сердце прихватило. Ты бы поинтересовался, не помочь ли чем. Все те­перь на мне держится. Дорожка к сараю оледене­ла. Не хватало разбиться, да в больницу попасть. И ломик, как назло, куда-то исчез. Ты бы хоть ло­мик принес.

– А разве я его брал?

– Значит, Маша брала. Раз в сарае его нет. Не сквозь землю же он провалился?

– Хорошо, я поищу, - пробормотал Завьялов,

думая только об одном: скорей бы этот разговор закончился.

Капитолина Григорьевна говорила громко, зная, что зять плохо слышит. Стоящая за прилав­ком женщина напряженно прислушивалась. Ка­кая пища для сплетен!

– На сорок дней надо людей собирать, - про­должала теща.
– Не пойму только, как считать? С того дня, как умерла, или как земле придали? Со­всем запуталась. Ну разве можно было собирать на девять дней, когда доченька в морге лежит? Теперь вот, слава богу, похоронили. Так девять дней вроде и прошли. Бестолковая я, Саша. Надо бы к батюшке сходить, спросить, как и что.

– Ну так сходите. Я-то здесь при чем? Я не поп, тонкостей этих не знаю.

Пальцы Капитолины Григорьевны нервно зас­кребли жиденький меховой воротник.

– А деньги, Саша? Срок-то истекает. Надо бы стол собрать. Те деньги, что ты на похороны дал, все и вышли.

– Хорошо, хорошо. Я принесу.

– Ты уж тыщ десять-то принеси. Или хоть пять. Ведь это и Машины деньги.

Неужели слух, что он снял со счета крупную сумму, дошел и до Капитолины Григорьевны? Ну люди! Ну город!

– Мне, между прочим, тоже больно. А вы о деньгах, - едва сдерживаясь, сказал он.

– А как же, Саша? Живые о живых. У меня два внука, сноха не работает. Тебе вещи-то Ма­шины все равно ни к чему, так ты бы...

– Извините, мне пора. Я зайду, принесу день­ги. О вещах не просите. Я сейчас... Ну не могу!

– Я сама зайду!
– крикнула вслед Капитолина Григорьевна, когда он пулей вылетел из магазина.

Казалось, этот день никогда не кончится! Ве­чером Завьялов пытался найти дома ломик, но не нашел. Вроде бы Маша его приносила. Прошлая весна была неустойчивая, затяжная. То оттепель, то морозы. Балкон пришлось очищать от сОсулек, которые, нарастая, становились опасными для прохожих. Он сам скалывал их ломиком. Да так на балконе железку и оставил. Куда делась? Мо­жет упала между ограждением балкона и бетон­ной плитой? Там щель. Махнул рукой: ничего, переживут. А Капитолина Григорьевна пусть бе­рет, что хочет. У Маши бьши хорошие вещи, шубу каракулевую и вовсе не носила берегла. Не на шубу ли целится родственница? Вот ведь люди! И болит, а поверх боли все равно корысть. Слов­но масляное пятно на воде. Под ним, может, род­ник кристальный, да попробуй разгляди! И по­пробуй напейся!

Телефон молчал, Вероника не звонила. Зна­чит, не передумала. Он не знал, хорошо это или плохо. К крутым переменам в своей жизни был готов, в N теперь ничто не держало. Это у Герма­на корни, а у него только воспоминания.

Итак, оставалось дождаться воскресенья.

День пятый

...Собираясь к Горанину, деньги взял с собой. После непродолжительного раздумья покидал в объемистую спортивную сумку кое-какие вещи. Исход этого дня неизвестен, но на всякий случай надо иметь в виду и этот вариант. Если придется уехать из города, заскочить по дороге сюда, взять вещи - дело пяти минут. Сумку он оставил в при­хожей, последнее, что сделал, - вынес мусорное ведро. Словно и в самом деле готовился к отъез­ду. Позже, когда запирал дверь квартиры, не мог отделаться от чувства, что долго сюда не вернет­ся. А интуиция его редко подводила.

Он расставил ловушку. Для Германа. Теперь главное, чтобы повезло. У Горанина есть ору­жие. Как близкий друг, неоднократно бывавший в доме, он отлично знает, где хранится пистолет Макарова. Герман прячет его в спальне, в шка­фу. На средней полке, за вещами - деревянный ящичек. Там - пистолет и патроны к нему. Гер­ман аккуратист, оружие смазано, ящичек изнут­ри проклеен тонким белым поролоном, тут же лежит кусочек замши. Замка на ящичке нет, про­сто защелка. Надо найти повод, чтобы поднять­ся наверх.

Оружие, товарищ Горанин, надо хранить на работе, в сейфе. Но вы крутой, вы любите раз­гуливать по городу с пистолетом. Несуществу­ющих бандитов ловить, которые вам якобы уг­рожают. И демонстрировать оружие друзьям, а уж тем более женщинам. По бутылкам постре­лять где-нибудь за городом, угрожающе пома­хать им перед носом у задержанного, который и без того перепуган до смерти. Но в нужный мо­мент, когда друг Зява в одиночку идет брать опасного преступника, у вас его при себе не оказы­вается.

На часах без пятнадцати восемь. С утра на всю Фабрику гремела музыка, но теперь она стихла. В городе N привыкли ходить на выборы с утра, чтобы к обеду усесться за стол и отпраздновать.

Праздничное настроение у людей создать легко: вовремя выдать зарплату, собрать толпу, поста­вить в местах скопления людей торговые палат­ки и пригласить оркестр. Так и было днем, те­перь у ДК «Текстильщик» тишина, люди давно разошлись по домам. Еще немного, и выборы за­кончатся. Наступит ночь. А город привык спать, когда решается его судьба.

Окна коттеджа Горанина светятся уже давно. Герман его ждет. И Вероника ждет тоже. Что-то сегодня случится.

Около девяти часов он отправился в Долину Бедных. Вечер был морозный, тихий. Снежные хлопья мягко падали на одежду и были так кра­сивы, что стряхивать их не хотелось. Такую бы погоду да в Новогоднюю ночь! Но не всем меч­там дано сбыться. Мечте нужно везение.

Только он открыл калитку, Герман вышел на крыльцо. Кивнул:

– Заходи.

Ему стало не по себе. Надо это делать? Но сумасшедший Горанин для города опасен. Кто знает, чьи еще фантазии придут ему в голову. Зна­чит, сделать это надо. И он поднялся на крыльцо. Отряхнул снег с одежды, потопал ботинками.

– Ты один, Гора?
– спросил на всякий случай, войдя в дом.

– Да. Вера с дочкой были вчера. И внук.

– Как он?

– Орет. Но у меня на руках затих. Мать уехала в деревню. Что-то меня последнее время стало напрягать одиночество. Ты проходи в столовую.

– В столовую? Не на кухню?

– А что? Все ж таки праздник. Для меня но­вая жизнь начинается. Давай проходи.
– И он ис­чез на кухне.

В столовой Завьялов с удовлетворением гля­нул на плакат. На месте. Новая женщина и новая машина. Напрягает одиночество, вот и вешает на стену красивых баб. Интересно, о чем он думает, когда на них смотрит?