Дети белых ночей
Шрифт:
Совиные глаза светофоров подмигивали желтым.
Под громадным рекламным плакатом прохладительного напитка шевелились кусты.
– Тебя не было тогда. Ты вышла куда-то. Ты бы видела, как он на нее смотрел. На эту рекламу. А потом на всех нас. А потом на весь зал как заорал – да здесь, типа, приглашать-то некого! Где девки-то? Уродище... Я еле удержалась, чтоб не накатить на него. Деньги только зря потратили.– Мелированная в честь окончания школы Кристина взмахнула розовой юбкой и выбралась из кустов.– Че ты думаешь, он понял, что это намек? Ни фига. Ты прикинь – как с гуся
– Да чего ты переживаешь. Ему надо было на выпускной не резиновую бабу дарить, а плакат этот рекламный в полный рост вырезать и на картон наклеить, раз он от него так тащится.– Изящная Саня в голубеньком брючном костюмчике появилась в зарослях, разводя ветки руками.– Толщина пять миллиметров. Доска и два соска, как он и любит.
– И ноги не раздвигаются,– сказала Кристина без лишних сомнений. И отставив руку, как пафосный горнист, поднесла к губам бутылку кока-колы.– Не переживай. Мы – лучше!
Саня, прищурившись, смерила подругу взглядом. Нет, сама-то она на рекламную девушку не тянула, как ни крути.
– Ну, в общем, то, что у тебя ноги раздвигаются,– это твое неоспоримое преимущество перед рекламным плакатом.
– Ага... У тебя зато срослись...– Кристина прыснула, светло-коричневая пена брызнула из бутылки прямо на ее розовую юбку. Она сложилась пополам и от смеха пошла на полусогнутых, поливая из бутылки висящий на шнурке мобильник.
– Я же говорила, что надо было брать без газа. Здоровый образ жизни, он и после водки здоровый. А то посмотри на себя – жуть-то какая. Это все пузырьки... Весь алкоголь в тебе всколыхнули...
– Замолчи...– простонала Кристина, размазывая по лицу кока-колу.– Отстань.
– Фу, какая ты вульгарная. На полусогнутых. Тебя бы сейчас увидел твой Пономарев... А вот и он. Как кстати... Пономарев! Эй! Мы тут тебя с Кристиной ждем. Все говорим – если бы Пономарев увидел, если бы Пономарев увидел. А вот и ты!
Пономарев эффектно сплюнул и тяжелой походкой направился к кустам, из которых выглядывали девчонки.
– Чего вы здесь сидите-то? Лучше места не нашли? А тебе Криська, вообще, щас в глаз дам, поняла? Полчаса ищу.
– Что за пугалки бандитские? Не понимаю! Не фиг время засекать, когда любимая в кусты отходит. Естественная надобность. А ты сразу в глаз. Репутация у тебя какая-то, Пономарев, подмаченная.
– Нее, Криська, подкаченная. Он не мачо, он качо. И это принципиально!
– Да какой качо... Мачок просто. Русская версия.
– Но-но, утихомирься.– Пономарев растопырил пальцы в национальном рогатом жесте и поднес их к Кристининым глазам.
– Чего ты мне тут козу делаешь, Пономарев?! – Она звонко треснула его по пальцам. Пономарев в замешательстве почесал за ухом и не ко времени призадумался, отчего лоб у него сократился до двух сантиметров в ширину.
– Не морщи лоб,– машинально сказала Кристина, как всегда говорила всем в таких случаях.
– Мн-да... Морщины мыслителя тебе явно не к лицу,– добавила Саня.
– Прикалывай трамвай на поворотах,– огрызнулся Пономарев, по-самбистски припадая всей тяжестью на каждую ногу.
–
– Ага... Я-то пойду... Только вот без меня вам – только по домам баиньки. Так что ведите себя скромнее, барышни, тогда дорогу покажу.
Пономарев, наконец, перелез через ограду Летнего сада. Там, напротив Михайловского замка, есть чудесный лаз в сад. Возле самой границы решетки и перил моста через Фонтанку. Надо только набраться смелости и сделать один небольшой шаг наискосок – с перил над водой прямо на мягкую траву.
Пономарев прыгнул первым. А потом протянул обеим девчонкам руки. Все получилось просто. И никакого экстрима.
Было часов пять утра. Их класс уже вернулся из заплыва до Ладоги и обратно. По дороге на теплоходике была станцована сотня медляков, выпито из пластмассовых стаканчиков море «отвертки». Все эмоции были растрачены. Все общие воспоминания перебраны. Выжатые как лимоны и даже, кажется, постаревшие за эту безумную ночь, все они, наконец, распрощались друг с другом, обнимаясь и целуясь на манер американских тинейджерских сериалов. И только самые неразлучные все еще никак не хотели расходиться.
Теперь все они умещались на скамейке, сокрытой от посторонних глаз густыми кустами. Да никаких посторонних глаз вроде бы и не было. И как это только им пришла в голову такая чудесная мысль – забраться в закрытый на ночь Летний сад?
Скамейка была использована максимально практично. Сидели и на спинке, и внизу.
Пономарев втиснулся между ребятами и усадил себе на колени Кристину.
– А я уеду. Послезавтра. Завтра спать буду весь день. Ни за что не останусь в городе. Что лето-то пропускать? Год впереди тяжелый. Буду на даче готовиться. Утречком часиков в шесть буду вставать. Сначала в озере купаться. Потом бегать в лесу. А потом уже – заниматься. Я пока к этим, к школьным, экзаменам готовилась, на два килограмма потолстела. И окно не открыть – такое душилово на Московском. Кошмар.
– А у меня хорошо. Перед окнами сирень. Трава по пояс. Первый этаж. Если руки домиком сделать, то кажется, что на даче.
– А руки-то зачем домиком делать. Крыша, что ли?
– Да нет. Просто чтоб дома вокруг не видны были.
– А ты куда будешь поступать?
– В медицинский.
– Да ну... Гадость какая. И платят мало.
– Да почему гадость-то? Небось, сам когда болеешь, врачей вызываешь, а не электриков.
– А я, блин, все думаю, что это за маршрутка такая по городу ездит – «ноль-три»? Никак маршрут не просчитать. То там, то здесь.
– Я на «скорой» не хочу. Собачья работа. Я на третьем курсе специализацию возьму. Пластическим хирургом стану.
– К тому времени все мы хорошенько поистаскаемся. И все к тебе придем делать подтяжку,– оптимистично сказал Пономарев, придирчиво оглядывая Кристину.– Некоторым, кстати, я бы уже рекомендовал.
– Тебе, Пономарев, как убогому, все сделают первому и бесплатно,– сказала Саня.– На твоей морде Оля как раз руку и набьет. Будешь служить науке.
– Нет, Саня,– серьезно ответила Кристина.– Я против экспериментов на животных.