Дети Бога
Шрифт:
— Очень вкусно, — сказал спустя какое-то время.
— Нико приготовил, — сообщил Франц. — У Нико много талантов.
Нико просиял.
— Я люблю готовить, — объявил он. — Bucatini al dente, жареный scamorza, pizza Margherita, омлет с баклажанами…
— Я думал, вы не едите мяса, — сказал Франц, пока Сандос жевал курицу.
Сандос посмотрел на свою тарелку.
— Я буду проклят, — заметил он мягко. — Руки страшно болят, но мне и на это плевать. Чем меня накачали?
— Это разновидность квелла, — ответил из-за его спины Дэнни Железный Конь.
Бесшумно обогнул стол, он встал за спиной Нико, напротив Сандоса. Франц — весьма довольный — переводил взгляд с одного лица на другое, словно зритель на Уимблдоне.
— Его применяют при подавлении тюремных бунтов, — сказал Железный Конь. — Когнитивные способности не затрагиваются. Эмоции сглаживаются.
— Твоя идея? — спросил Сандос.
— Идея Карло, но я его не отговаривал.
Дэнни и самого будто накачали квеллом — если судить по эмоциям, которые он проявлял; Франц уже начал разочаровываться.
— Занятное снадобье, — прокомментировал Сандос. Подняв нож, он лениво проверил его острие, затем глянул на тарелку. — После тех массовых избиений запах мяса вызывал у меня тошноту, но сейчас…
Пожав плечами, Сандос оторвал взгляд от лезвия и посмотрел на Железного Коня.
— Полагаю, я мог бы вырезать и съесть твое сердце, — сказал он с легким удивлением, — если бы надеялся, что это подарит мне десять минут с моей семьей.
Железный Конь остался бесстрастным.
— Не поможет, — откликнулся он.
Франц улыбался.
— Нет. Поэтому принимаю создавшуюся ситуацию.
— На это я и надеялся, — произнес Железный Конь и направился к выходу.
— Дэнни? — позвал Сандос, когда Железный Конь уже был в проеме.
Если бы перегородки не пропитали полимером, сделавшим их стойкими к разрывам, нож вонзился бы глубоко; вместо этого он, ударившись рядом с лицом Дэнни, отскочил от стены и с лязгом упал на пол.
— Поразительно, как возрождаются прежние навыки, когда в них возникает нужда, — холодно улыбнулся Сандос. — Мне бы хотелось увидеть, как подрастает один ребенок, — произнес он будничным голосом. — Мистер Вандерхелст, сколько продолжается полет?
Осознав, что перестал дышать, Франц сдвинул в кресле свою тушу.
— Почти четыре недели.
— Никогда не понимал, почему время сжимается. Дети меняются очень быстро, особенно если их отцы путешествуют на околосветовых скоростях… Зачем, Дэнни? Средства и впрямь очень скверные. Могу я узнать о целях, которые их оправдывают?
— Скажи ему, — устало бросил Шон Фейн, вступая в общую комнату после того, как благополучно доставил Кандотти в его каюту. — Бог знает, какой сегодня на этом корыте день, но это должен быть День искупления — по какому-нибудь из календарей. Рабби сказал бы тебе, Дэнни, что мало просить прощения у Господа. Ты должен извиниться перед человеком, которому причинил зло.
Дэнни не откликнулся, и тогда Шон рявкнул:
— Скажи ему, черт возьми, ради Иисуса и блага своей жалкой души!
Не отрывая спины от перегородки, Дэниел Железный Конь заговорил, и его глухой голос вполне гармонировал с его словами:
— Отмена поражения в правах, наложенного на Общество Иисуса; все иски и контр-иски прекращаются или отзываются из суда. Позиция влияния, благодаря которой программы контроля над рождаемостью и политическая деятельность в интересах бедных будут проводиться по всей сфере влияния Церкви. Передача Ватикану от каморры свидетельств, устанавливающих личности священников, коррумпированных организованной преступностью, дабы Церковь очистилась от людей, подрывающих моральный авторитет Рима. Возможность для Общества Иисуса вернуться на Ракхат и продолжить там Божий труд.
Он помедлил, а затем назвал причину, которая действительно имела значение:
— Спасение души.
— Моей? — с отстраненной веселостью спросил Сандос. — Что ж, отец Железный Конь, я восхищен — если не вашими методами, то амбициями.
— Они не стали бы убивать Джона, — сказал Дэнни. — Это был блеф.
— В самом деле?
Задумчиво скривив рот, Сандос пожал плечами.
— Меня похитили и за месяц дважды избили до бесчувствия, — заметил он. — Боюсь, я склонен принимать угрозы Карло всерьез.
Злосчастный Дэнни выдавил:
— Прости, Сандос.
— Твои извинения мне не нужны, — тихо произнес Сандос. — За отпущением грехов обратись к священнику.
Испытывая отвращение, Шон ушел на камбуз. Когда он вернулся к столу, прихватив с собой стакан и бутылку вина, Дэнии все еще стоял на прежнем месте, уныло уставившись на Сандоса.
— А как насчет Кандотти? — раздраженно спросил Шон у Железного Коня.
Глубоко вздохнув, Дэнни направился к выходу, но прежде поднял нож, положив его перед Сандосом.
По мнению Франца, этот жест требовал изрядного мужества. После нескольких недель, проведенных в постели, пуэрториканца пошатывало, к тому же у него искалечены руки, а потому было сложно отличить неточность от намеренного промаха, но у Франца создалось впечатление, что Сандос мог пригвоздить Дэнни к стене, если б захотел. У Карла в качестве гарантии имелся Кандотти, но этому индейцу оставалось надеяться лишь на себя…
— Что ж, нравится нам это или нет, но мы здесь, — произнес Шон, наливая себе порцию. Выпив ее одним глотком, он серьезными голубыми глазами посмотрел на Сандоса. — Готов спорить: ничто во всей Божьей вселенной не уязвит этого парня сильнее, чем твое прощение. Для него это как кость в горле.
— Что ж, — сухо молвил Сандос, подражая акценту Шона, — стоит подумать.
Франц потешался от души.
— В карты играете? — спросил он у Сандоса.
— Я не хотел бы злоупотреблять своим преимуществом, — промурлыкал тот, вовсе не взволнованный этой драмой. Поднявшись, он понес свои тарелки на камбуз. — Мне много раз говорили, что голландские протестанты не сильны в игре.
— Мы и в спиртном не сильны, — заметил Франц, наливая еще по порции каждому, кроме Нико, который не пил, потому что сестры не велели ему этого делать.