Дети богини Кали
Шрифт:
– С тобой точно все в порядке?
– Да, – Белка немного напряглась, – а что?
– Но почему там… – Онки осторожно указала взглядом на дверь ванной.
– Не твое дело, – оборвала ее Белка, – топай давай, проведала, спасибо, я скоро появлюсь.
– Тебе нужно к врачу, – твердо сказала Онки, продолжая стоять в дверях.
Белка порывисто встала, захлопнула дверь в ванную и прижала ее спиной. Сделав это резкое движение, от слабости она едва не потеряла сознание.
– Вали,
Я позову наставников.
– Стукачка! – выкрикнула Белка с тоской.
– Это может быть очень опасно. Столько крови…!
– Тебе-то какая разница? – Белка сползла спиной по стене и опустилась на корточки.
– Скажи мне, что случилось… – Онки подошла к ней и села рядом на пол, – просто скажи, я от тебя не отстану.
– Ничего, – убрав красно-оранжевые волосы со лба, хулиганка подняла на нее глаза, – все норм, так всегда, я знаю как это бывает, мне рассказывали… Все уже закончилось. И через пару дней я буду как огурчик.
– О, Всемогущая… – потрясенно прошептала Онки.
–
Узнав о том, что произошло с Белкой, Малколм очень расстроился. Юноша едва не заплакал, когда Онки, рассудив, что он единственный, кого стоит посветить в эту историю, поведала ему свою версию случившегося. Остальным же пришлось довольствоваться универсальным объяснением: “Да, она просто решила отдохнуть денек другой. Надоело ей все.”
Малколму жаль было не родившегося ребенка Белки, он думал о том, каково это – быть отцом; представлял себе, что если бы этот малыш появился на свет, то в его комнате рядом с его кроватью стояла бы маленькая люлька с легким, обшитым кружевами пологом, младенец бы спал в ней, или просто лежал, медленно переводя с одного предмета на другой большие загадочные глаза, а он, Малколм, качал бы его, пел бы ему песенки…
Белка на самом деле вскоре объявилась, продолжила как ни в чем не бывало собирать девчонок в закутке среди гаражей, но бывшего возлюбленного теперь как будто избегала. Малколм несколько раз пытался поговорить с нею, но она вела себя так, словно между ними ничего серьезного не произошло: дескать, он просто надоел ей, все кончено, но никого это не должно расстраивать, ведь так часто бывает: погуляли-погуляли, расстались. Что делать драму?
Окончательно наступила весна, снег везде начал стремительно таять, солнце стояло над корпусами общежитий – большое, желтое, улыбчивое. Птичий гомон за окнами мешал сосредоточиться, и преподаватели с недовольными лицами захлопывали форточки, не желая пускать в кабинеты непрошенное веселье.
После регулярных и, надо сказать, порой мучительных занятий с Онки Сакайо Малколму впервые удалось прилично написать квартальную контрольную по алгебре.
Он прибежал в детское кафе возбужденный, с горящими глазами, в распахнутой куртке, размахивая над головой распечаткой результатов электронного теста.
– Вот, смотри, целых сорок три балла! Средний результат! D! – он положил лист на столик перед девушкой.
Онки не разделила его эйфории. Она равнодушно повертела распечатку в руках, отложила в сторону и не без тайного бахвальства изрекла:
– Ну
– То ты… Ты умная… А у меня прежде не набегало и двадцати… Наши занятия улучшили мои результаты больше чем вдвое! Спасибо большое.
– Садись, – сказала Онки, делая вид, что не замечает благодарно-восхищенной окраски обращенных к ней слов, – сорок три – это еще очень мало, всегда нужно стремиться к самой высокой оценке. И если максимум – сто баллов, то ты должен быть готов получить сто один.
Вечером того же дня, когда они, подойдя к общежитию мальчиков, уже собирались прощаться, Малколм все-таки решился сказать Онки то, что давно созрело у него в душе, а сегодня, в связи с первой отметкой “D” по математике, стало неудержимо рваться наружу.
– Прости, что я поднимаю эту тему, – начал он, преодолевая робость, – мы, конечно, договаривались с тобой в начале: никакой благодарности, но… ты так много сделала для меня, Онки, и чтобы совершенно ничего не взять взамен…
Она остановилась и требовательно взглянула на него.
– А что ты можешь мне предложить?
– Я рад буду тоже оказать тебе какую-нибудь услугу, – пообещал он, не отводя своих прекрасных глаз, – просто скажи мне, если что-то понадобится…
Закат выстелил двор косыми рыжими дорожками света.
– Ладно, – с деланой небрежностью согласилась Онки, щурясь на солнце, ярко бьющее сквозь крону большого дерева между корпусами, – я подумаю, и, возможно, воспользуюсь твоим предложением. Когда-нибудь.
–
Журнал, на который Онки Сакайо чуть не наступила, приоткрыв дверь в комнату Белки, был из тех, что не должны, по правде говоря, попадать в руки подросткам. Типичное бессодержательное глянцевое издание, на пятьдесят процентов состоящее из рекламы дорогих автомобилей, модных брендов одежды и элитных сортов табачной и алкогольной продукции. “Большие девчонки”. Этот журнал пользовался огромной популярностью, поскольку публиковал материалы откровенно эротического содержания. На больших блестящих страницах, напоминающих крылья пестрых тропических бабочек, размещались фотоснимки полуобнаженных юношей, зазывно глядящих в камеру и прикрывающих наиболее интересные места различными (иногда весьма неожиданными) предметами.
Онки Сакайо было очень стыдно перед самой собой за этот поступок.
"Какая Белке разница, у нее их так много, она наверняка даже не заметит пропажи…”
С жадностью первооткрывателя она перелистывала аппетитно шелестящие страницы, впиваясь взглядом в соблазнительные тела, ослепительно освещенные вспышками фотокамер.
Один из парней-моделей показался ей очень похожим на Малколма; он возлежал навзничь с томно полуприкрытыми глазами на соломенном коврике в каком-то невероятно роскошном помещении, совершенно голый, приличия ради обсыпанный нежными лепестками каких-то белых цветов… Это была реклама известного банка, предоставляющего потребительские кредиты на различные нужды. “Желания должны исполняться. Как можно скорее…” – гласил слоган возле красавчика.