Дети черного озера
Шрифт:
Устремившись было в Городище, она вернулась к лесному одиночеству и набрала веток, чтобы устроить убежище. Затем однажды заметила из зарослей небольшую группу соплеменников, тащившихся по дороге в сторону Городища: в крови, в синяках, они едва передвигали ноги, словно быки под ярмом. Наконец она собралась с духом и подошла к одинокому юнцу, толкавшему тележку. Приблизившись, почувствовала запах разложения. Подойдя еще ближе, она увидела, что его глазница отливает синевато-красным, а тележка полна мертвых тел. Отрубленная голова, болтаясь на петле, продетой через проколотые уши, колотилась о
— Мальчик, — спросила Набожа, — есть ли вести о мятеже?
Он поведал, что Камулодун, Лондиний и Веру-ламий, три главных римских города в Британии, превращены в пепел, их жители истреблены — резня унесла восемьдесят тысяч жизней. Его уцелевший глаз избегал смотреть на тележку, и юноша оживленно продолжил: к моменту встречи с римлянами численность войск Боудикки, окрыленной предыдущими успехами, возросла до семидесяти тысяч. Юноша прервал рассказ, подбородок у него задрожал. Необузданные орды Боудикки атаковали римлян, растекшись по долине, словно молоко по столешнице. Римляне стояли неподвижно — передние ряды — сплошная линия щитов, между которыми торчали мечи. Юноша с трудом покачал головой, словно воздух вокруг него был густым, как деготь.
— Мы сильно превосходили их в численности, — сказал он, — но были заранее обречены.
Он поведал о поражении, предсказанном Хромушей, о том, как его сородичи падали наземь и римляне наступали, топча поверженных.
— Твои родные? — Испросила Набожа, указывая на гору тел.
— Кроме головы. Это римлянин. — Его голос надломился. — Трофей везу, в память об отце.
Ему не терпелось продолжить путь, но она заставила его подождать, набрала плакун-травы, перетерла камнем и осторожно наложила кашицу на глазную впадину. Объяснила ему, как готовить свежие примочки, и велела накладывать дважды в день. Наконец юноша снова пустился в путь со своей тележкой, постанывающей под страшным грузом.
Набожа вернулась в заросли и долго сидела, закрыв лицо руками. Затем собрала снедь, которая понадобится ей наутро. Но с рассветом на дороге появились римские всадники, еще не полностью отошедшие от безумия битвы: они вопили, рубили клинками воздух и вонзали пятки в конские бока. Набожа снова спряталась в чаще.
С тех пор она не выходила из леса, отваживаясь спускаться к реке только за водой. Вдали начали появляться большие группы марширующих римлян и отдельные соплеменники, рыщущие на краю леса. Дважды, собирая зелень и яйца, она натыкалась на тела — мальчика с отрубленной рукой, старухи с вывороченными кишками.
Однажды ранним утром, намереваясь наполнить мех, Набожа остановилась у дуба, росшего на краю поля. Выглянув из-за ствола, она осмотрела сначала дорогу, затем ближний берег реки. Путь казался свободным. Сняв с плеча мех, Набожа присела на корточки на берегу. Но стоило ей опустить сосуд в реку, как вода перед ней ожила, словно потревоженная внезапным порывом ветра, явив смутные очертания человеческого лица; оно вдруг приобрело цвет плоти, на месте глаз и рта появились темные провалы. Вода вокруг лица мерцала млечной белизной. Набожа, отшатнувшись, упала, потом кое-как поднялась, отступила еще, и вдруг нежный голос Хромуши вырос над речной гладью и прошептал: «Жди…» В следующее мгновение река сделалась обычной, и спокойное синее небо отразилось в ней.
Набожа юркнула за дуб, затем скользнула вниз по стволу и уселась на корточки. Сердце трепетало при мысли, что Хромуша, вывернувшаяся из ее рук, каким-то образом проделала такой огромный путь от Черного озера, чтобы прошептать ей наставление. Неужели дочь смягчилась к матери? Смягчился ли Кузнец? В следующий момент, однако, Набожу одолела прежняя усталость, и она прижалась головой к стволу. Разум сыграл с ней шутку.
Позади дуба раздался всплеск. Осторожно выглянув из-за дерева, она ахнула: не более чем в шести шагах от нее на коленях у воды стоял, обмывая в реке плечо, римский воин. Вскочив, он выхватил меч и выставил его в направлении дуба, откуда послышался возглас. Пытаясь встать, Набожа уронила мех, прижала тыльную сторону ладони ко лбу, зашептала: «Услышь меня, Покровитель!» Вот, значит, как это будет. Вот так она встретит свой конец?
Римлянин подошел ближе, и глаза его расширились, на лице мелькнуло узнавание.
— Ты… — выдохнул он, и конец меча уткнулся в землю.
И действительно, он был знаком ей: как можно забыть этот шрам, тянущийся из-за уха к горлу! Этот человек был среди солдат, что приходили на Черное озеро.
— Я лечила твой нарыв. — сказала она и тронула его за ухом, указывая, где именно.
— Ты тогда напомнила мне девушку, которую я оставил в Италии. — Его плечи поднялись, опустились. — У тебя та же грация.
Он поднял ее питьевой мех, наполнил его водой из реки. Сунул ей, хотя она была не в силах протянуть руку.
Римлянин попытался еще раз; и она приняла мех, отпила из него и передала назад. Римлянин тоже сделал глоток, сел, поставил мех на землю рядом с ней.
Наконец она подвинулась ближе к нему и поведала, что ее имя Набожа, что она направлялась в Городище, но не решилась выйти из леса. Она видела римских солдат и по их воплям поняла, что лучше спрятаться.
— Всё еще опьянены кровью, — сказал он.
Она посмотрела на его плечо, на вздувшиеся рубцы, которые он обмывал в реке; пошла в лес и, вернувшись с горстью листьев подорожника, принялась растирать их в ладонях, пока те не побурели, затем наложила кашицу на рубцы. Так учила ее Карга, сказала Набожа, а ее дочь знает магию Матери-Земли не хуже ее самой. Произнеся вслух имя Хромуши, она заплакала.
— Ты плачешь о своей дочери? — спросил он.
Набожа утерла лицо тыльной стороной ладони:
— Меня отослали прочь от нее.
— За что?
— Так повелел супруг.
— Кузнец, — сказал римлянин.
Она подняла глаза, удивленная тем, что он помнит о ремесле ее супруга.
— Он был в своем праве.
Римлянин с минуту смотрел на нее. Затем, не отводя глаз от лица Набожи, потянулся руками к шее и вытащил из-за пазухи отрезок шнура, на котором висел сверкающий серебряный амулет.
— Я собирался вернуть его. — Наклонив голову, он снял шнурок и протянул ей, кивнув в подтверждение своих слов.
Не сон ли это? Может быть, римлянин вовсе не опустил меч, а вонзил клинок ей меж ребер? Она моргнула, затем еще раз, но крест Матери-Земли, который Кузнец выковал для нее в юности, не исчезал.