Дети черного озера
Шрифт:
— Поведай нам, как ты готовился убить Хромушу, когда именно тебя боги требуют в жертву, — подхватывает Охотник и тоже выхватывает кинжал.
— Не дадим тебе убить Хромушу, — вторит Вторуша; его обычно незлобливое лицо сейчас страшно, как и его занесенный клинок.
— Или кого-нибудь из нас, — добавляет Рыжава.
— Лисица или не лисица, — вступает Хмара, извлекая кинжал.
— Никогда больше! — вскрикивает Недрёма.
По Священной роще разносится хор голосов:
— Да, никогда больше!
Один за другим люди достают оружие из-под штанин, из складок шерстяных одеяний. Меня словно заливает солнечным теплом,
Лис вытягивает руки ладонями вверх, мягко покачивая ими в воздухе.
Среди болотников не последовало всеобщего вздоха облегчения, когда он произнес: «Боги требуют первенца вашего первого человека». Деревня не сказала: «Пусть убьют Хромушу. Все равно она калека, а мы спасемся». Нет, люди расступились, пропуская моего отца с кинжалом наготове, а затем выхватили свои клинки.
Лис преклоняет одно колено, затем другое; по его измученному лицу становится понятно, что он признает поражение. Какое-то время он молчит, склонив голову, потом говорит:
— Я не отрицаю знака. Не отрицаю, что боги являют нам цену своей милости. Я рад узнать, что могу способствовать поражению Рима. — Лис поднимает голову и глядит на нас: — И вы тоже должны радоваться и ликовать вместе со мной.
Мы отрешенно ждем, не зная, как действовать дальше, хотя священный обряд нам хорошо известен; сперва, как принято, надо прижать ко лбу тыльную сторону ладони, восхваляя Покровителя. Затем с каменного алтаря поднимут топор и нанесут сокрушительный удар. Но этот человек, Лис, — он готов поплатиться жизнью ради успеха своего восстания, и даже сейчас он непоколебим в своей вере — и это лишает нас уверенности. Кинжалы опускаются.
— У меня там овца, — говорит Пастух. — Отличная матка. Почти каждый Просвет двойню приносит. Пойду приведу. — Он кивает и направляется к тропе, ведущей на просеку.
— Не ходи, — приказывает Лис, и Пастух замирает.
Друид закрывает глаза и склоняет голову, ожидая удара, но ничего не происходит.
Тогда он поднимает лицо, глядит на моего отца:
— Дай мне кинжал.
Отец мешкает, затем протягивает клинок Лису. Тот хватает рукоять, подносит лезвие к горлу.
— Ты сделаешь, как я велю, или я перережу себе горло, — бесстрастно произносит Лис. — Ты почтишь меня и наших богов. Ты исполнишь священные ритуалы, как повелось издавна.
Лис склоняет голову. Отец прижимает ко лбу тыльную сторону ладони. Мы делаем то же. Лис ожидает удара — и отец в конце концов обрушивает на него топор. Лис заваливается на бок, в черный мох, и лежит, лишившись чувств, закатив глаза; потом Охотник и отец затаскивают его на каменный алтарь и кладут на спину, положив ему на грудь венок из омелы. Мы проводим пальцами поперек горла, чествуя Покровителя войны. Охотник набрасывает шнурок на шею Лиса, закрепляет узел и затягивает петлю, вращая палку, продетую между кожей и удавкой. Но грудь Лиса по-прежнему вздымается и опадает. Мы трогаем губы, черную землю, и Плотник проводит кинжалом
Мужчины относят тело на болото — отец и Охотник держат его под мышки, Плотник и Пастух — за ноги, остальные торжественно идут следом. Отец на каждом повороте, замечая промельк синевы, пристально всматривается в тропу. Мне хочется подбежать к нему, когда он вдруг обмякает, осознав, что принял за синее платье матери поляну, поросшую незабудками.
Вблизи болота лес переходит в зелень мелколесья, еще не покрывшуюся цветами. Отец смотрит на восток, затем на запад, обводит взглядом гать, и я знаю, что он чувствует вес тела Лиса, тяжесть повисшего тумана, скрывающего мою коленопреклоненную мать.
У колеса Праотца мужчины ненадолго опускают тело, проводят пальцами по древнему деревянному ободу. Затем процессия продолжает путь. Голова Лиса болтается, рот распахнут. Из горла каплет кровь. Я чувствую только облегчение, когда тело соскальзывает в черную воду болота. Мужчины в молчании стоят на гати, прижав ладони к груди. Таким образом они чтят Праотца — как и мы, оставшиеся на берегу.
Отвратительная миссия выполнена, тело уходит под воду, исчезает из виду. Покровитель получил свой удар, Повелитель войны — удушение, Мать-Земля — кровь, утоляющую жажду. Но с какой целью? Чтобы боги не оставили соплеменников, когда те поднимут клинки где-нибудь на востоке? Чтобы Лис мог оставить этот мир, не разрушив своей мечты о победоносном восстании?
— Ни один из нас не отправится на восток, — говорит отец. — Ни один из нас не будет оглушен, задушен, утоплен или обескровлен. Хромуша станет жить как жила, бегать быстрее ветра. Однако не будем забывать уроки этого дня и те низкие чувства, которые мы испытали. Давайте запомним нашу нерешительность и то, что утешение не пришло, хотя мы подчинились приказаниям друида. Подумайте об этом, — говорит он.
И я думаю: думаю об упорстве Лиса, о его убежденности в том, что на поле брани нас ожидает слава. И тем не менее мы падем. Друиды всего лишь люди — люди с земными нуждами, желаниями и слабостями, идущими об руку с горячей верой. Лис не последний, кто призовет людей к насилию, к ненависти, кто станет провозглашать праведность и добиваться торжества — и эти притязания подвергнут сомнению лишь наименее ревностные.
Дубильщик потирает руки, словно объявляя похороны оконченными, и говорит:
— Будто и не бывало его на Черном озере.
Лис отправился в Другой мир, и я могу войти в хижину, не опасаясь застать его там. Я буду лежать на своем тюфяке, не пытаясь разгадать намерения друида. И отец тоже. Но матери не будет рядом с ним. Лис все-таки побывал на Черном озере.
ГЛАВА 35
НАБОЖА
Почти полную луну Набожа прожила в лесу у реки, питаясь травами и птичьими яйцами. Вдали тянулась полоса мощеной дороги, ведущей сперва в Городище, затем в Вироконий, через всю Британию. «Суровая, как месть», — подумала Набожа, впервые увидев римскую дорогу. Ее близость означала, что торговый город совсем недалеко, но Набожа не чувствовала радости — лишь бремя предстоящих бесконечных дней без Хромуши, без Кузнеца.