Дети черного озера

Бьюкенен Кэти Мари

Как же я хочу, чтобы матушка узнала: из-за такого, как Лис, в сородичах пробудилась мысль. Как же я хочу, чтобы она увидела мягкость, вернувшуюся к отцу, зарождающуюся в Охотнике. Как же я хочу, чтобы она ощутила единение и добрую волю, растущую в жителях деревни у Черного озера.

К ночи мы собираемся в Священной роще, в том самом месте, где с уст отца слетели слова: «Изгоняю тебя» — и скользнули в

наши уши, на ковер из черного мха, в морщины коры древнего дуба, в ямки между камнями и землей. Отец проводит рукой по мху, по стволу, по камню, земле. Облизывает ладонь, собирая слова языком. Проглатывает тяжелый комок в горле и поднимает руку, чтобы сородичи видели его пустую ладонь. За рощей носится дубонос, уже не в первый раз возвращаясь к своим чирикающим вылеткам, а отец переходит от мужа к жене, от жены к ребенку и прикладывает губы к каждому уху. Он набирает полный рот воздуха, выдыхает, и каждый житель болота произносит: «Прочь. Прочь. Прочь слова».

Наконец отец подходит ко мне, кладет руку мне на затылок, другой рукой берет за подбородок. Его нижняя губа касается мочки моего уха, верхняя — козелка. Он делает глубокий вдох, проглатывает горечь слов, некогда вырвавшихся у него, и теперь они уносятся с его выдохом.

Он трогает губы, затем черный мох, опускается на одно колено и долго стоит, склонив голову.

Я думаю о том давнем празднике Очищения, когда амулет недолго висел на шее матери. Представляю холодные пустые поля Зяби в тот день, медленную оттепель Просвета, который еще не наступил. Затем вспоминаю видение, посетившее меня, когда я терпела последнее объятие матушки здесь, в Священной роще: мать прикасается к амулету, висящему на ее шее, и поле у нее за спиной не умерщвлено Зябью, но омыто сверкающей зеленью — такой же, какая покрывает поля сейчас.

Я оборачиваюсь к коленопреклоненному отцу, сгорая от желания описать ему свое видение, которое вот-вот обернется явью посреди наливающейся пшеницы: мама выйдет к нам, такая же, как в тот последний день в Священной роще, — вот только ее синее платье истрепалось, подол облеплен грязью, на шее висит амулет, а лицо лучится надеждой.

БЛАГОДАРНОСТИ

«Детей Черного озера» я писала восемь лет, в период личных душевных переживаний; книга потребовала необычайного терпения, веры и мастерства от моего агента Дориана Карчмара и редакторов Элисон Фэйрбразер, Сары Макграт и Айрис Тапхолм. Я безмерно признательна им за такт и самоотверженность, благодаря которым роман смог увидеть свет.

Я также благодарна моим верным друзьям (в особенности сотрудникам библиотеки Ривердейл и лично Келли Мурумец) и любящей семье за безграничную поддержку. Без вас «Дети Черного озера» получились бы менее интересными — а то и вовсе не получились бы. Сердечное спасибо первому читателю рукописи, Анье Садо, за то, что восемь лет назад она сказала мне: пусть рассказ будет от лица Хромуши; одному из первых читателей, Генри Краузе, за зоркий глаз и вдохновляющую скорость, с которой он вычистил книгу; археологу Уилли Роуботэму из группы «Странствия Одиссея» за организацию познавательной экскурсии по соответствующим музеям и археологическим памятникам Великобритании и за профессиональные ответы на бесконечные вопросы, которыми мы с сыновьями завалили его по дороге; а также археологам Дону Брос-веллу и Энн Росс за всесторонние усилия по расшифровке истории жизни и смерти человека из Линдоу [14] .

14

В 1984 году в прогалинах Чешира близ города Линдоу было найдено тело мужчины, умершего в 20–90 годах н. э.

Проповедь о насилии со стороны римлян, которую произносил Лис у очага в хижине Кузнеца, в значительной степени основывается на речи, которую Кассий Дион приписывает Боудикке в своей «Римской истории» Дион утверждает, что Боудикка держала подобную речь перед распаленной ордой соплеменников незадолго до их гибели от римских мечей.

Эпиграф к роману использован с разрешения Faber А Faber и Farrar, Straus & Gimux.