Дети Эдгара По
Шрифт:
Голос теперь всегда со мной. Иногда сгустившаяся дымка принимает форму рта. В сумерках дюны выдвигаются вперёд, чтобы стеречь пляж. В темноте я вижу других, которые тоже вышагивают по пляжу. Только те, к кому прикоснулся пляж, могут их видеть; их силуэты расплывчаты — некоторые больше напоминают кораллы, чем плоть. Зыбучие пески заставляют нас повторять узор, а оно склоняется из бездны позади неба и смотрит. Море кормит меня.
Теперь я часто вижу что-то вроде сна. Я вижу то, чем стал Нил, — лишь фрагмент отпечатка, которым оно воспользуется, чтобы вернуться в наш мир. Каждый раз, когда мне уже почти удаётся вспомнить своё прозрение, я просыпаюсь. Мой мозг меняется, стараясь подготовить меня к концу. Скоро я стану тем же, что и Нил. Я весь дрожу,
Брайан Эвенсон
Брайан Эвенсон возглавляет программу изящной словесности в университете Брауна. Его перу принадлежат семь книг, среди них «Дрожащий нож» (награждённый премией Международной гильдии хоррора как лучший сборник рассказов) и «Братство увечий». Его последний роман «Поднятый занавес» (2006) отмечен премиями Эдгара и МГХ. В начале 2009 года издательство «Андерленд Пресс» выпустило его роман «Последние Дни».
Тело
Меня частным образом перевели в Исправительное учреждение и приют для своевольных тел Святого Себастьяна, где я прохожу подгонку к новому разуму, да и телу тоже. Считается, что виновники моих бед — своевольное тело и полное отсутствие навыков управления им. А поскольку моё тело не из тех, которые легко уживаются с миром, то решено было начать с самого начала.
«Тело, — говорит брат Йохансен, — это не просто насыщенная кровью плоть, покрывающая кости, нет, это то, как мы скользим и просачиваемся сквозь мир». Если другие текут по нему легко, словно вода, то я закупориваю его, как пробка бутылку. И единственный для меня способ вырваться из узкой горловины — разорвать её. «Кровь и плоть изменить нельзя, — говорит мне брат Йохансен, — зато можно изменить пути, которыми они следуют в мире».
«Есть способ изменить и плоть, и кровь, — шепчет Скармус, — или уничтожить их, как тебе хорошо известно, милый мальчик». Уже поздно, полночь, и я лежу, привязанный к плите. Я не знаю, как отвечать на это. Его пальцы перебирают мои волосы. В темноте я слышу угрюмую улыбку в его голосе. «Ты слышишь то, что другие видят, — говорит мне брат Йохансен, — и это ещё один знак твоей болезни».
Верно то, что, как говорит Скармус, я достиг мастерства в уничтожении плоти, рассекая её на куски и составляя из них новые существа и формы с целью превратить страдания моего своевольного тела в удовольствие. Говоря словами братьев, я не выношу иных сношений, кроме как с мёртвыми. Я знаю, что пройдёт немного времени, и я снова избавлюсь от страданий, превратив ещё одно тело в облепленный мухами почерневший обрубок. Они этого не знают, хотя, конечно, подозревают. Для них я лишь новобранец в учреждении святого Себастьяна, выполняющий все предписания на пути к новому, более чистому телу.
Четыре здания, четыре остановки, четыре двери. Прежде чем мне позволят войти в одну из них, я должен отсалютовать трём другим. Косяку, притолоке, другому косяку, сначала правой перчаткой, потом левой, после чего моё тело должно совершить крутой поворот и широким шагом направиться к следующей двери.
Со мной Скармус в качестве моего персонального демона, которому братья приказали следить за тем, чтобы я выполнял все предписания относительно жестов: чтобы я салютовал дверям определённым образом и порядком, чтобы я двигался так, как им хочется. Он должен мне мешать и прерывать меня.
По какой-то причине, которую мне никто не объяснял, интервал между движениями должен составлять пять секунд, не больше, не меньше. Я должен правильно отсчитывать секунды, пока Скармус отвлекает меня толчками и голосом. Когда я ошибаюсь в движении или не выдерживаю интервал, меня принуждают начинать сначала. Если у меня не получается и во второй раз, Скармусу позволено затянуть скрывающий мой рот клапан так туго, что мне становится почти нечем дышать, и я медленно теряю сознание.
Я не знаю, в чём смысл того, что Скармус нашёптывает мне по ночам — то ли это его мнение, то ли часть плана, разработанного для меня братьями. Я стараюсь не реагировать на его слова и поступки, стараюсь, насколько это возможно, не обращать на него внимания и тем самым притупить его бдительность. Дважды, невзирая на обшитые мягкой тканью кандалы, которыми я скован по рукам и ногам, несмотря на проволочное устройство, удерживающее мою нижнюю челюсть, я избивал Скармуса до бесчувствия. Конечно, я убил бы его и, невзирая на оковы, вступил в сношения с тем, что от него осталось, если бы не стремительное вмешательство братьев.
Итак, четыре двери, в следующем порядке: Жизнь, Наставление, Ограничение, Воскресение. Я входил в каждую из них, кроме Воскресения. К нему, по мнению брата Йохансена, я пока не готов.
Жизнь: я лежу, ремни стягивают мне грудь, запястья, лодыжки, шею. Маска снята и отложена в сторону, свет выключен. Мне разрешают поспать, если бормотание Скармуса даст мне забыться.
В какой-то миг вспыхивает свет. Между проволок, стягивающих мой рот, просовывается трубка, и меня кормят.
Входит брат Йохансен, намордник ослабляют, на миг мне позволено выражаться беспрепятственно.
— Как дела, брат? — спрашивает брат Йохансен. — Обретаешь новое тело в старой коже?
— У меня новое тело, — говорю я ему. — Я полностью изменился. Я отказался от зла и стал совершенно нормальным парнем.
Он качает головой, тонко улыбается.
— Думаешь, я так легковерен? — спрашивает он. По его знаку намордник затягивают, маску надевают снова.
«Ты должен научиться обманывать его, — шепчет Скармус. — Ты должен овладеть искусством лжи».
Затем мы встаём, выходим наружу и идём. Экраны, гири и перчатки, каждый день немного отличающиеся от прежних. Ограничения, неизменные тычки и противодействие Скармуса на каждом шагу. Моё тело всё время ломит и болит, меня шатает.
Скармус у меня за спиной, на полшага позади. За ним, невидимый для меня, присутствует брат Йохансен, с ним другие братья. Я центр мира, единственная цель которого — вращаться вокруг меня.
Наставление: я должен слушать брата Йохансена, Скармус по-прежнему шепчет мне в ухо. «Своевольное должно быть исправлено, тело должно уступить место другому», — молится брат Йохансен. Мне говорят, что я все годы жизни своей блуждаю во тьме своего несовершенного тела. И только братья могут вывести меня к свету.
«Тебя нельзя выводить на так называемый свет, — шепчет Скармус. — Ты этого не переживёшь. Для тебя не существует так называемого света, для тебя есть лишь так называемая тьма».
Я не могу понять роль Скармуса. Похоже, что он задался целью сводить на нет все усилия брата Йохансена. Вместе они как будто стремятся разорвать меня на части.
«Красота мира, — говорит в этот момент брат Йохансен, — объективна, имперсональна. Для тела вроде того, в ношении которого ты ещё упорствуешь, это личная обида. Афронт. Ты должен обрести тело, которое будет жить вместе с красотой, а не вопреки ей».