Дети грозы. Книга 1. Сумрачный дар
Шрифт:
Проекция длинноухого ублюдка уже несколько секунд как растаяла, но в кабинете все еще висело молчание, полное ярости и ненависти. Первой отмерла ее высочество Ристана. Прекрасный ядовитый цветок, на удивление не похожий на своего отца, Тодора Суардиса. Все Суардисы отличались резкими, угловатыми чертами и высоким ростом. Даже в свои семьдесят, полностью седой, Тодор походил на боевой гномий топор, такой же острый, жесткий и опасный. Ристана же удалась в покойную мать-северянку: точеная, словно драгоценная статуэтка, изысканно хрупкая и маняще беззащитная. Сейчас, когда она сидела за одним столом с королем и его первым советником, герцогом Альгредо – резкостью, жесткостью и даже чертами похожего на Тодора Суардиса, своего троюродного кузена, – она выглядела особенно хрупкой и нуждающейся в помощи настоящего мужчины.
– Ни за что! Отец, отдать сестру за Люкреса – безумие! – Всегда нежный и негромкий голос Ристаны сорвался, сжимающие веер тонкие пальцы побелели, словно она ломала не бездушную деревяшку, а шею ублюдка Дюбрайна.
Она кинула отчаянный взгляд на Роне – она сокращала его имя на имперский манер, и ему это нравилось – словно Роне мог сотворить чудо. Интересно, какого именно чуда Ристана сейчас жаждала больше: смерти младшей сестры или же смерти неверного ублюдка? Хотя глупый вопрос. Обоих, и чтобы смерть была долгой и мучительной.
Роне стоило большого труда удержаться от сакраментального «я же предупреждал». Он в самом деле предупреждал ее, что не стоит безоглядно верить в любовь Дюбрайна – наивные романтики не дослуживаются до полковников Магбезопасности, и газетчики не дают им выразительных прозвищ вроде «Длинные Уши» или «Имперский Палач». Но Ристана так очаровательно верила в собственную неотразимость и священное право вертеть всеми мужчинами, попавшимися на ее пути!
Отчасти в этом была и вина Роне. Он поддерживал в Ристане это заблуждение и позволял думать, что он тоже ослеплен страстью, послушен ее воле и готов для нее на любое безумство. Так было намного удобнее вертеть самой Ристаной.
Ублюдок Дюбрайн, как выяснилось сегодня, делал то же самое. А Ристана верила в его пламенную страсть и всерьез рассчитывала на брак с ним. Ха-ха. Если бы Дюбрайн в самом деле хотел на ней жениться, сделал бы это еще много лет назад.
– Ристана! – нахмурил седые брови Тодор Суардис. – Мы не можем просто взять и отказать его высочеству. Ты прекрасно понимаешь!..
О да. Не только Ристана, все прекрасно понимали, что отказать императору нельзя, даже если он не приказывает, а посылает свой Тихий Голос с просьбой.
– Прости, отец. – Ристана беспомощно склонила голову набок, словно под тяжестью уложенных короной смоляных кос, и вздохнула. В ее ночных глазах блеснули слезы. – Я понимаю… но… я не хочу умирать! И мой брат, Каетано, он совсем юн…
Роне мысленно поморщился. От волнения Ристане изменяет дипломатическое чутье. На отца она давит правильно, он тоже прекрасно понимает: все наследники Валанты, кроме невесты кронпринца Люкреса – лишние и будут так или иначе убраны с пути Люкреса к трону. Но вот упоминать брата при первом советнике не стоило.
– Надо же, ваше высочество вспомнили о том, что у вашего высочества есть брат, – тут же оправдал ожидания Рональда герцог Альгредо. – Впервые за сколько лет?
Первый советник, глава Тайной Канцелярии и побратим короля, герцог Урмано шер Альгредо был единственным поражением Ристаны Прекрасной. Хрупкость, тонкость и ранимая душа самой красивой дамы королевства не тронули сердце герцога Альгредо, до идиотизма обожающего собственную жену.
– Урмано, прекратите немедленно. – Усталый тон короля не соответствовал резким словам. – Не время для споров!
– Да, отец. – Нежный голос Ристаны тоже противоречил ее жестким словам. – Самое время открыто объявить, что Шуалейда – темная шера. Тогда его высочество Люкрес не станет просить ее руки. Он же не хочет лишиться права на трон империи в будущем.
– Руки вашего великолепного высочества принц Люкрес все равно не попросит. – Альгредо скривил тонкие губы и раздул крылья крупного носа. – Бездарная супруга ему не нужна, какое бы приданое за ней ни давали.
Ристана лишь повела печальным взглядом в сторону отца, мол, посмотри, как Альгредо оскорбляет твою дочь, само терпение и благородство!
Ее истинных чувств не видел и не ощущал никто, кроме Роне: ее искрящийся, терпкий гнев пополам с жаждой убийства накатывал горячей волной, переполняя его энергетический резерв. О, если бы Ристана могла, она бы давно избавилась от Альгредо. Не своими руками, разумеется, всегда найдется дурак, готовый для дамы сердца на все.
– Шуалейда не темная, – повторил Тодор.
– Пора посмотреть правде в лицо, отец, – продолжила мягко давить Ристана. – Сейчас от этого зависит… Все зависит! Неужели эта ложь важнее собственной жизни и жизни твоих детей? Его высочеству Люкресу не нужны твои законные наследники!
«Корона! Да кому она сдалась?» – хотелось воскликнуть Роне, но он промолчал. Как всегда. И как всегда, держал маску невозмутимости и незаинтересованности, хотя внутри него все кипело. Мертвым драные императорские отродья покусились на то, что Роне давно и по праву считал своим! Редчайший сумрачный дар, подарок Двуединых, который Роне хранит и оберегает много лет! От Ристаны в том числе. Дай ей возможность, давно бы избавилась и от сестры, и от брата. Как будто вся эта суета с наследованием имеет хоть какое-то значение, когда на кону стоит… Нет, он не будет даже думать о том, что стоит на кону. Неосторожные мысли бывают даже опаснее неосторожных слов.
Тем временем король перешел к обсуждению насущного вопроса: как отвадить кронпринца от Шуалейды. Результат обсуждений был предсказуем и печален: никак, кроме официального объявления Шуалейды темной шерой. А этого Роне не допустит никогда и ни за что. Она нужна ему сумрачной, и никак иначе.
Противопоставить воле императора и его верному псу полковнику Дюбрайну тоже было нечего. Боги не одарили магией ни самого Тодора, ни Ристану, а крохотный водный дар Альгредо можно было не принимать во внимание. Так что придется им снова просить помощи у него. У проклятого темного шера, которого Конвент навязал королю Валанты вопреки традициям, которого боятся и ненавидят все честные подданные королевства. У того единственного, кто хоть что-то может.