Дети Хаоса
Шрифт:
Чудовище вздохнуло.
— Годы идут! Мастер-художник? Поклоняешься Анзиэль? Достойный выбор.
— Мой господин добр.
Как это ни удивительно!
— Все флоренгиане художники, а не воины. Так нам говорили. Как по-твоему, мой брат еще в это верит? — В свинячьих глазках загорелся опасный огонек.
— Милорд, я об этом ничего не слышал.
Флоренгианская война шла далеко, и убеждения лорда крови Стралга мало волновали Бенарда.
— Заложнику стоило бы интересоваться такими вещами. Итак, чего ты хочешь?
Этот вопрос он задавал и всем остальным просителям.
— Милорд знает, — проговорил Бенард, произнеся вежливую формулу, означавшую: «Мне прекрасно известно, что вы этого не знаете», — что его жалкий слуга получил заказ на изготовление статуй Светлых для нового Пантеона.
— Помнится, священники выманили у меня кучу золота на какой-то бестолковый проект. — Сатрап нетерпеливо постучал когтями по ручке трона. — И?
— Я хотел посоветоваться насчет статуи священного Веру, милорд. Поскольку вы — свет Веру в Косорде, я подумал, что вы укажете презренному рабу, как следует изобразить вашего бога. Я осмелился принести рисунок… милорд…
Тот махнул рукой герольду, который отобрал у Бенарда доску и, опустившись на колени, показал ее чудовищу на троне. Сатрап Хорольд, с его рылом, клыками и злобными глазками, посмотрел на божественное лицо, которое принадлежало ему пятнадцать лет назад.
Он фыркнул и знаком велел Бенарду подняться и подойти к трону. Это было исключительной честью, хотя таило в себе и опасность. Гатлаг уже намекнул, что Хорольд может воспринять рисунок Бенарда слишком близко к сердцу и прикончить художника одним движением лапы.
— Когда ты это сделал? — спросил он, низко и глухо зарычав. Ему с трудом удавалось говорить тихо.
— Сегодня утром, милорд.
Древний трон Косорда был не слишком высоким, однако Бенарду пришлось задрать голову, чтобы увидеть клыки сатрапа, и ему стоило немалых усилий сдержать гримасу отвращения от его мерзкого животного запаха.
— По памяти?
— Да, милорд.
— Невероятно.
— Мой господин добр.
— Расскажи мне про новый Пантеон.
— Милорд, боги будут стоять над своими храмами… Стоящие порознь статуи в полный человеческий рост были новшеством, заимствованным у флоренгианцев. До войны вигелиане редко осмеливались изображать богов иначе как на барельефах или в виде фаянсовых фигурок. Поскольку статуи в человеческий рост невозможно было перевезти через Границу, мастера вроде Одока и его ученики работали по рисункам, а остальное додумывали сами.
— Каковы размеры статуй?
— Священники хотели, чтобы они были в человеческий… я хотел сказать, большими, милорд.
Болван, каких свет не видывал!
— И что на них будет надето?
— То, что требует традиция и одобряют священники, милорд. — Бенард постарался взять себя в руки, чтобы не пуститься в длинное описание чуда, которое он собирался создать. Когда имеешь дело с деспотом, надо думать, что говоришь. — Со всеми подобающими атрибутами. Некоторые из них будут в одеждах… другие нет.
— Что будет на Веру?
— То, что прикажет милорд.
— В таком случае изобрази Веру без одежды.
Пока Бенард раздумывал над тем, как попросить защиты сатрапа на время работы, не упоминая его сына, Хорольд заговорил сам:
— Дайте ему меч… без ошейника, разумеется. — Челюсть чудовища заходила в подобии улыбки. Из пасти вывалился длинный черный язык, облизавший клыки. — В прошлом ты доставил мне немало неприятностей, малыш Бена. Что же ты натворил сейчас, раз пришел просить у меня поддержки?
Бенард не мог соврать в присутствии Свидетельницы. Он почувствовал, как во рту у него пересохло, но он все же сумел прошептать:
— Ну… ничтожнейший из слуг милорда напился и произнес… э-э-э… оскорбительные речи в адрес великолепнейшего сына милорда, храброго воина Катрата Хорольдсона, и теперь опасается за свою жизнь… милорд.
Чудовище фыркнуло и почесало за ухом кривым когтем.
— Надеюсь, что это так. И все?
— Если вам будет угодно, милорд.
— Свидетельница?
Свидетельница в белом одеянии, продолжая прясть, бесшумно скользнула к трону.
— Милорд?
— Что произошло на самом деле?
— Милорд! — взвыл Бенард.
Нет, только не теперь!
— Молчать! — рявкнул сатрап.
— Художник предложил вашему сыну сразиться за женщину, тот согласился, а потом упал и потерял сознание, милорд.
Свидетельницы говорят громко, ее услышали все присутствующие в зале суда и затаили дыхание.
Хорольд засопел, несколько раз сжал и разжал кулаки; длинные черные когти, казалось, стали длиннее.
— Моему сыну? — прохрипел он. — Это отребье? Когда?
— До рассвета.
— Кто это видел?
— Женщина и два воина из фланга Катрата.
Бенард ждал, когда за ним придет смерть. Вопросы сатрапа выставили его самого и его наследника, посвящение которого он совсем недавно праздновал, в глупом свете. Нормальная реакция вериста на такое оскорбление — мгновенное убийство, и Хорольд задрожал от усилия, которое ему потребовалось, чтобы удержать себя в руках. Публичное насилие только ухудшит его положение, показав, как сильно он уязвлен. Его маленькие глазки оглядывали потрясенный зал в поисках насмешек. В конце концов он выдохнул и произнес:
— Да, очень интересно! А сейчас где мой сын?
— На галерее около западной лестницы, милорд.
Свидетельница прекратила прясть и заправила новую нить в прялку.
— Герольд, вызови Катрата Хорольдсона.
Бенард спрашивал себя, почему ярость Хорольда еще не повалила Свидетельницу навзничь. Неужели отец велит Катрату устроить казнь? Зубами…
— Художник!
— Милорд?
— Веру — покровитель Косорда. Ты сделаешь Ужасного вдвое выше остальных богов. И даже больше, чем вдвое.