Дети Истинного Леса

Почикаев Павел

Бушевавшие некогда войны постепенно затихли, но даже в нынешние относительно спокойные времена угли былых обид и искры угроз тлели под хладным пеплом напряжённого нейтралитета. Владения поддерживали мирные отношения, не убирая при этом рук с мечей. На границах всегда происходило бурление эмоций, и все стороны рьяно следили за тем, чтобы оно не переходило установленных норм.

На северо-западе к Цикату примыкала Архуза, славившаяся своим искусством обработки металлов и камня, только уставшие от жизни люди могли объявить войну тому, кто был так искусен в изготовлении оружия. Репутация архузанских духовых мэтров служила лучшим щитом, ограждавшим их от нападения со стороны.

Болотистая местность на севере называлась Грязи, и к тамошним жителям принято было относиться с презрением. Именно из-за того, что эти владения оказались непригодными для конницы, от их захвата пришлось отказаться. Последняя крупная война завершилась лет двести назад, и до сих пор в болотах находили скелеты целых конных эскадронов, не сумевших выбраться их топей. Цикатийцы, превосходящие жителей Грязей числом и умением, тем не менее не смогли покорить их. Прошедшее время не уменьшило гнева потомков кавалеристов.

Обширная граница на северо-востоке и востоке отделяла Цикат от величественных владений Дрой-Тан. Высокомерные мудрецы и широкоплечие воины в великолепных доспехах успели укрепить все подступы к своим территориям задолго до того, как была сформирована первая конная армия. Казалось, дрой-танцы на всех остальных смотрят свысока, кичась собственной мудростью и шириной бледных лбов. Крепкий, как скала, противник, о броню которого в былые времена было сломано немало зубьев. Дрой-Тан представлялся закованным в металл кулаком, нависающим над восточной границей. Цикатийцам не могла нравиться жизнь в тени этой угрозы, производящей наибольшее напряжение и заставляющей неусыпно наблюдать за белыми твердынями Дрой-Тана.

Южная граница вызывала в сердцах цикатийцев суеверных страх, ибо там располагались Безнадёжные Степи, о существовании которых лишний раз старались не вспоминать. Слишком свежи были те шрамы, и воспоминания о скребущихся под землёй безголах приносили дрожь. Особенно хорошо это чувствовалось в Мельхироне, лежащим в каких-то двадцати километрах от Безнадёжных Степей.

Ну и наконец, на западе с Цикатом граничил мрачный и заросший Урлодакар. В той стороне горизонт щерился неровным гребнем высоченных деревьев, среди которых вели тайную жизнь дикари. Вот уж куда точно было не заставить проникнуть цикатийского всадника. Лесные пространства пугали человека, выросшего в степи и привыкшего к полной свободе. Лес прочно ассоциировался с ловушкой, он отбирал свободное дыхание и заставлял блуждать среди древних стволов…

Как истинный сын своих владений, Синав носил в сердце горечь и обиду, обращённую ко всему несправедливому миру, в их распоряжении была сильная армия и лучшая конница, но при этом пять границ так плотно стискивали Цикат в объятиях, что лишали его возможности к движению. Словно быстроногую лошадь заперли в сарай из пяти стенок, и не дают ей броситься в галоп. Именно это и было изображено на гербе Циката – летящий во всю прыть конь, но, увы, неподвижный.

Большую часть этой информации Синав получил от своего ближайшего окружения, несмотря на возраст, он был до нелепого не осведомлён во всём, касавшемся политики. Стыдно было признавать, но он даже затруднялся назвать имя действующего короля конницы. Просто эти вещи никогда не касались его напрямую, а история его народа была всего лишь рассказами из прошлого. Синав считал эти вещи слишком серьёзными, чтобы понапрасну забивать ими голову. Да и был он слишком ничтожного рода, чтобы ставить перед собой вопросы хрупкого политического баланса. Его отец – простой солдат, к тому же уже мёртвый, его мать – женщина, проводящая остаток жизни в Доме Сожаления. Ему самому было нечем гордиться… правда, он надеялся, что в ближайшем будущем его неприметная жизнь повернёт в лучшую сторону с лёгкой подачи Фарискира.

Вспомнив толстого хозяина «Вороньей Лапки», Синав улыбнулся, а ведь тот оказался не таким уж омерзительным типом, как то было принято считать. За его счёт вполне можно подняться, пробиться в люди, сделать себе имя и обеспечить жизнь. Конечно, он заставил Синава тащиться в чужие владения и пробираться в козий храм, но, если всё пойдёт хорошо, об этом будет приятно вспоминать в каком-нибудь кабачке с полной кружкой пенной браги. Вариант, что всё может пойти плохо, Синав гнал от себя подальше, с таким настроем ему не следовало выходить на дело.

Текущие в его голове мысли вновь привели его к размышлениям над личностью своего противника. Формально, со слов Фарискира, они не были противниками, просто выполняли одинаковое задание, обеспечивая Отцу Мельхирона двойную страховку, но Синав упрямо зациклился на идее соперничества, и ничто не могло его переубедить.

Не в первый раз за это утро он стал прикидывать, как далеко успел продвинуться его противник. Разговор с Фарискиром состоялся вчера вечером, значит второй добытчик вышел два дня назад и сегодня, скорее всего, покидает Роанш и отправляется в лесистые дебри Урлодакара. Синаву пришлось пнуть камень, чтобы хоть как-то выпустить кипящую в нём злость от того, что его обгоняют. Фарискир упоминал о том, что они могут подать друг другу руки, но юноша сильно сомневался в таком обмене любезностями. Скорее уж в дело пойдёт оружие…

Пальцы Синава с некоторым трепетом прикоснулись к эфесу подвешенного на пояс меча. Ему по-прежнему не верилось, что Отец Мельхирона сделал ему такой щедрый подарок, за минувшее с их разговора время Синав не упускал возможности лишний раз прикоснуться к рукояти и с дюжину раз обнажал клинок. Длинные ножны он разместил с левой стороны, а вот для кинжала пришлось искать другое место, что вызвало неудобства. Тот был слишком большим, чтобы крепить его к голеностопу, самым очевидным решением было перенести кинжал на правое бедро, но в таком случае за него постоянно цеплялась сумка, в которую он сложил необходимые в путешествии вещи. Примерно каждые две сотни шагов ему приходилось распутывать свою перевязь и откидывать сумку за спину, чтобы иметь свободный доступ к обоим клинкам сразу.

Вопреки совету Фарискира Синав и не думал отсыпаться. Едва его только выпустили из «Вороньей Лапки» он сразу приступил к необходимым приготовлениям. Было слишком поздно, чтобы заходить в Дом Сожаления. Нму давно следовало заглянуть к матери, но он всё откладывал это дело, оправдываясь тем, что ему не хотелось вставать под её глаза с разбитым лицом. К тому же он не собирался отчитываться перед ней, куда направляется, она такое точно не одобрит, как и не одобрит его знакомства с Фарискиром. Но всё же он заставил себя пройти мимо убогой обители и бросить в щель для подаяний несколько мелких монеток в мешочке с вышитым на нём именем матери. Он был не таким плохим сыном, как можно было подумать.

После этого, чувствуя себя виновато, он вернулся в маленькую комнатушку, где когда-то давно они жили втроём.

Погода стояла довольно тёплая, поэтому Синав прихватил только старый отцовский плащ и армейскую рубаху, которые мать хранила в сундуке, и упаковал в старую сумку. Ничего из еды брать не стал, потому что продуктов попросту не было.

Он устроил себе плотный ужин, отправившись для этого в другую часть города – Синав не хотел повстречаться с кем-то из знакомых. Скорее всего, завтра слухи о его визите к Фарискиру разнесутся по всему городу, но этим вечером он собирался подумать над предстоящим делом в спокойном одиночестве. К большому сожалению, скудный огонёк свечки не дал ему возможности внимательно разглядеть полученную карту, он не видел ничего кроме основных линий, а потому это дело было отложено до следующего утра. Возвращаться домой ему не хотелось, поэтому за дополнительную плату от получил в своё распоряжение совсем крохотную спальню, строго наказав трактирщику разбудить его с рассветом.