Дети немилости
Шрифт:
Я улыбался.
Коли уж речь идёт о знамениях и предчувствиях, то дурные уравновешиваются добрыми. Что бы ни тревожило Лаангу, но летит ко мне Эррет, украшение судьбы, премудрое и прекрасное создание, гордецам Восточных островов отправился внушать смирение сам Эрдрейари, а я увидел на набережной волчьих танцоров.
Я разглядывал их, как ребёнок. Длинные волосы старшего танцора пробила седина, но тело его оставалось крепким телом молодого человека. Его партнёрша — подруга? дочь? — движения её отличались необычайной грацией призрака или богини, но черты лица оказались неправильными, по-человечески тёплыми. Лохматый
…Мне стало холодно под толстым плащом.
Маска Онго показалась невыносимо тяжёлой, ноги приросли к земле.
«Это не она, — подумал я. — Это не может быть она».
Музыкантша выпрямилась, склонила голову к плечу, выслушивая ответ собрата; её жесты немного изменились из-за того, что плоть высохла, но я узнавал их. Я узнал бы их во сне, в бреду и после собственной смерти. Волки Меренгеа… мы так часто говорили с нею о старой вере её земли, а потом некроманты сказали, что она желает только покоя и просила не приходить к усыпальнице…
Она не узнавала меня.
Что удивляться? Если она и бросила случайный взгляд в мою сторону, то поняла, что под плащом живой — поднятые не путают — и мигом забыла об этом. Приняла, как и предупреждал Онго, за таящегося влюблённого. «Это не она, — сказал я себе, борясь с замешательством, которое стало уже постыдным. — Аргитаи не отпустил бы её. Это не Алива». Право, Алива не могла оказаться здесь, вдали от родного дома, с бродячими танцорами… её брат не позволил бы ей подвергать себя опасности, даже после смерти… «Это не она», — повторил я, уже сознавая очевидную ложь.
Теперь девочек называют всё больше именами рескидди, а не уаррскими, да и у мальчишек имена часто оканчиваются на «сен», а не на «о» или «аи». Она носила поющее древнее имя, княжна Меренгеа, Алива Мереи. Носила и носит, но теперь мне нельзя произнести его так, как произносил прежде. Она ушла из числа живых.
Как я ни приказывал себе сдвинуться с места и подойти к ней, всё не мог сделать первый шаг.
Но повернуться и уйти я тоже не мог.
Если северные некроманты не обманули меня, и Алива действительно не хотела меня видеть, возможно, мне следовало бы скрыться, не привлекая её внимания. Я бы и скрылся, ответь она чуть раньше на моё письмо. У меня было к ней дело, которым я не мог пренебречь.
«Если я не заговорю с ней сейчас, — подумал я, — то уже никогда не заговорю».
Я сжал зубы и пошёл к музыкантам; ноги были как деревянные, и во рту сухо до горечи. Волчата проводили меня глазами и заскулили, огромная волчица подняла голову… Я остановился за спинкой скамьи.
Алива обернулась, всё ещё не узнавая меня. Над плотью княжны работал великий мастер, настоящий художник, и ей не требовалась даже маска, не то что перчатки и плащ. Знакомые черты не исказились, лишь стали тоньше; кожа потемнела, и знаки на лице были не написаны чернилами, а выложены тонкой проволокой из драгоценных металлов.
Я снял маску.
Алива вздрогнула и замерла. Глаза её расширились, и стало видно, как пожелтели и высохли белки; чёрный язык скользнул по губам. Ногти мои впились в ладони. Сердце стало тяжёлым, как свинцовая чушка. Серебряная площадь и светлое небо плыли в глазах, обволакиваясь туманом, а мёртвое лицо Аливы оставалось невыносимо чётким. Я скрипнул зубами.
Флейтист заподозрил неладное и поднялся, грозно хмурясь. Алива остановила его движением руки. Он кинул взгляд на волков, удостоверился, что звери спокойны, и ограничился неодобрительным жестом.
— Мори, — едва слышно сказала княжна. — Это ты?..
— Я.
Алива прижала к груди лютню, словно ища у неё защиты.
— Я слышала, — ещё тише проговорила она, — что твои родители… мне очень жаль, Мори… и что ты теперь…
Она робела, лепет её с каждой фразой становился всё неразборчивей. Сухие пальцы стискивали гриф лютни — украшенной перламутром, дорогой, взятой, наверно, из дома. Последний подарок Меренгеа своей госпоже.
— Не надо об этом, — сказал я и продолжил непоследовательно. — Можно с тобой поговорить?
Алива опустила голову. Я чувствовал, как пахнет мёдом от её волос.
— Ты этого хочешь?
Я стиснул зубы.
Да.
Я хочу.
Хочу знать, кто убил тебя, Северная Звезда, которая уже не станет Звездой Уарры. Я знаю, кому понадобилась смерть моих отца и матери, и этот человек грызёт пальцы в кровь, воя от отчаяния, а его присные ждут поимки, суда и казни. Но кому могла быть нужна твоя смерть, добрый дух…
— Хорошо, — послушно прошептала она.
Мы ушли к набережной, сели в беседке, полускрытой плетями роз. Я сложил на скамье маску и плащ. Сквозь листву темнела сырая стена храма. Напротив входа в беседку торговец картинами готовил лавку к открытию: с грохотом снял он щит, закрывавший стекло витрины, стал выставлять на стеллаже дешёвенькие ремесленные работы — котята и птицы, закаты в ущельях, морские просторы в лунном сиянии. Алива разглядывала картины так, будто не видела творений прекрасней, а я, растравляя душу, отыскивал знакомые выражения на странно переменившемся её лице. Алива надела очки, и порой, в лучах солнца, глядя мимо меня, казалась всего лишь сильно загоревшей после поездки на юг. Потом тень падала иначе, и это была уже не моя Лива…
Розы цвели. Храмовый шпиль, венчанный звездой, возносился к небу.
Торговец заметил нас, и вскоре ко входу в беседку подошёл мальчик, предложивший напитки для господина и госпожи. «Вы очень красивая, госпожа, — сказал он искренне, — наверно, живая ещё красивее были!» Я подавился собственным дыханием, а Алива ласково улыбнулась и попросила что-нибудь сладкое. Обмен веществ у поднятых заменяется обменом энергий, физиология — магией; если маг был хороший, то можно иногда немного есть и пить. Только чтобы почувствовать вкус. «Да, — отдавая плату, безмолвно согласился я с маленьким разносчиком. — Ещё красивее». Алива разглядывала крошечный бумажный рожок, а я всё собирался с духом.
— Не надо так смотреть, Мори, — наконец, сказала она. — Такова судьба…
— Слишком рано, — вырвалось у меня. — Нечестно!
Алива низко опустила голову.
— Не надо, — попросила она. — Если я буду про это думать, то буду несчастной.
— Прости.
Молчание повисело и растаяло, как облачко.
— Мне самой у многих следует просить прощения, — проговорила она. — Прости, что встретил меня, Мори.
— Я рад, что встретил тебя. Лива, я хотел приехать в Мерену, сразу, как только получил известие. Но Аргитаи сказал, что ты не хочешь никого видеть…