Дети немилости
Шрифт:
Тайенет не молилась, ибо в своём высочайшем сане уже не имела права молиться. Но в этот час, допустив слабость, она страстно желала вновь сделаться Младшей Дочерью и взывать к Милосердной с чистой душой, надеясь на заступничество и ласку. Она пришла в храм для того, чтобы взглянуть на Арсет, стойкую в её вечной битве, и вернуть твёрдость сердцу. Старшая Сестра не рассчитывала на помощь и потому, увидев в храме серебряного волка с его спутницей, замерла в счастливом изумлении.
Та, кого некогда звали Алива, сделала ещё шаг и вошла, наконец, в тень храма. Мёртвая княжна едва приметно улыбнулась, встретив взгляд священницы, и покачала головой, приложив палец к губам.
Над головой Старшей Сестры призрачно светилась каменная рука Арсет, выброшенная вперёд в непреклонном запрете. Упрямый взгляд Заступницы бесконечно встречал иной взгляд, устремлённый на неё с задёрнутой сумраком мозаики под сводами храма. С волос и складок платья Арсет бежали тонкие ручейки, собирались в чеканном серебряном жёлобе, медлили в чаше живительным озерцом, а потом уходили наружу, в храмовый сад и дальше, к быстроструйной Яневе. На полу храма в пятне солнечного света спал, завалившись на спину, волк, а две женщины стояли подле статуи и смотрели — туда, куда вечно взирала та.
Потом Алива осторожно взяла из руки Тайенет письмо и бросила его в воду. Листок, хранивший переломы на сгибах, не раз скомканный тревожными пальцами Старшей Сестры, расправился и, точно лист дерева, медлительно поплыл по рукотворному ручью вниз. Мелькнули строки, летящий и рваный почерк Младшей Матери Акридделат: «…в часы испытаний, выпавших на нашу долю, будем спокойны, ибо никто, как мы, воинство Заступницы на земле…»
Старшая Сестра опустила веки. Сухая рука Аливы, нагретая солнцем, коснулась её руки.
— Она любит выигрывать честно, — сказал Лаанга.
Цепенящий сумрак плыл в башню из пустого окна, и в нём таилась, вызревала, пухла, как язва, тоска — невыносимая, последняя. Окно смотрело, за спиной некроманта проваливаясь вглубь чудовищной зрячей глоткой, дышало унынием, как зловонием дышит пасть хищника, и мало-помалу начинало манить. Я отвёл глаза; это оказалось проще, чем можно было предполагать. То ли времени прошло не так много… то ли деревянные скульптуры, золотистые, светлоликие влюблённые Янева и Неи поставлены были здесь Лаангой не только для украшения стен.
Глаза Лаанги оледеневали. Он-то видел перед собою пропасть всегда, каждый миг своего бытия — я помнил это, и ещё помнил, что она, неподвластная ему, сама также власти над ним не имела; здесь прорастало зерно надежды. Лаанга обитал посреди Бездны не затем, чтобы утверждать над ней власть или, тем паче, вести её в мир. Он её останавливал.
«Это всего лишь Бездна, — пришло на ум. — Есть вещи и пострашней».
— Кровь небесная… — невольно прошептал я.
— Что, — пробормотал Лаанга с кривой ухмылкой, услыхав это, — Святое Писание вспоминаешь? Ну-ну.
«Писание?» — недоумённо повторил я про себя, но чеканные строки уже грохотали в памяти.
Увидев, что Её воля не исполняется, Она окуталась гневом.
Окутавшись гневом, Она изрекла вечную смерть.
Я знал Легендариум почти наизусть. Иные главы выучил ещё ребёнком, с голоса прабабки Ирвы: та способна была цитировать книгу с любого места. Ирва говаривала, что некоторые строки не понимает и теперь, после жизни, а я удивлялся — для меня Легендариум был историей о богах и героях.
Арсет взглянула на мир и увидела, что он светел.
Увидев, что мир светел, Арсет обрела силу любви.
Обретя силу, она встала против вечной смерти.
Рознь Выси и Бездны перед этим противостоянием — как летняя гроза перед движением материков…
— Выигрывать? — переспросил я невпопад. — Чтобы Высь победила?
Лаанга усмехнулся. Нервной костлявой рукой взял с подоконника лампу, включил и посветил мне в глаза; я растерянно прищурился, отворачиваясь.
— Щенок, — сказал Лаанга, что-то во мне рассмотрев, — не без мозгов, но щенок. Нет, государь Морэгтаи.
Маг помолчал. Жутко было смотреть ему в лицо: наглый буян, которому куда легче было дать двадцать лет, нежели истинные его двадцать тысяч, превратился в печального и умудрённого старика.
— Я слишком близко, Мори, — проговорил он. — Я не скажу.
Я сморгнул.
Мир сморгнул вместе со мной.
Лаанга снова сидел в кресле, трубки у него никакой не было, а я стоял перед ним, плечом к плечу с Эррет, Онго, господином Атри, Великой Тенью… миг назад их не было рядом, я только теперь понял это, и волосы поднялись дыбом. Я помнил, что в Пятой магии Лаанга чувствует себя как дома, но одно дело понимать, и совсем другое — наблюдать запредельные силы в действии: испытание не для слабого духа.
«Любая магия — ничто перед силами Изначального, — напомнило неживое окно за спиной мага. — Могущества Выси и Бездны — игрушки в руках Старшей Матери…»
И я, наконец, разозлился.
Злость отрезвила. Я не страдал ложной гордостью, но сосредоточенно размышлять о собственном ничтожестве тоже отказывался. В моём положении это было, во-первых, глупо, а во-вторых, мешало работать. На мне лежала ответственность за миллионы подданных. Меня угораздило стать Господином Бездны, и не уступить свою волю безмозглой функции мирового зла мне удастся только ценой нечеловеческих усилий… если вообще удастся. Размышления об этом несли с собой страх, а страх цепенил, и потому следовало избегать бесплодных размышлений. Чтобы достойно исполнить свой долг, мне определённо требовалось немного здоровой гордыни.
«Кто, как не мы, воинство Заступницы на земле?» — произнёс голос, похожий на голос Аливы.
Я выпрямился.
Эррет прильнула ко мне, незаметно взяла за руку. Лаанга смотрел на меня с кривой усмешкой, но сощуренные глаза его были теплы. «Мы пока ещё не проиграли», — прочитал я в них.
— Какие действия нам следует предпринимать, господин Лаанга? — выравнивая дыхание, спросил я. Беседа с глазу на глаза окончилась, я подозревал, что скоро беседы окончатся вовсе, и нужно было торопиться.