Дети Ночи
Шрифт:
Он уже сто раз выругал себя за гнев и гордыню, из-за которых они уехали одни. «Вот умру, и пусть им всем плохо будет!» Дурацкое, безответственно ребячество. Или он еще слишком молод, чтобы стать настоящим предводителем?
Сердце сжалось. Отцу осталось слишком мало. Слишком мало. А потом ведь ему придется блюсти Холмы. И идти в Лес, к Средоточию Мира.
Лес.
Он снова посмотрел туда. Какая ужасная штука — любопытство. Его тянуло туда.
Когда на седьмую ночь Сэйдире уснула прямо в седле и упала — по счастью, ехали они по мягкой и сырой почве,
И все же двое суток им пришлось простоять на месте. Никто их не тревожил, и даже вой не слышался ни ночью, ни днем. Место было удобное — с запада их прикрывал крутой скалистый обрыв, на юге — глубокий ручей, или, скорее, уже мелкая стремительная речушка, с севера густые заросли, а на восток местность понижалась, и все было видно как на ладони.
Ночью туман затягивал чашу огромной круглой низины, словно наполняя ее молоком. Туман колыхался, поднимаясь почти до того пятачка, где укрылись двое путников, и начинал отступать только с зарей. И тогда на горизонте становилась видна темная полоса Леса. И порой оттуда и днем, и ночью доносился далекий вопль. А иногда, будто с порывом ветра, волной накрывал шепот бездны — и так же быстро отступал, даже трудно было сказать — было ли это или только показалось?
Сэйдире проспала двое суток, и лишь потом они снова двинулись в путь, поднявшись через ручей вверх, на обрыв.
Гнетущее ощущение грядущей беды не отпускало обоих, и они ехали молча, сторожко оглядываясь по сторонам. Сэйдире не пыталась отговаривать принца ехать вблизи Леса, просто молча повиновалась. Наверное, понимала, что это бесполезно, что лучше поскорее миновать эти нехорошие места и выехать к владениям Медвежьего холма.
Это случилось на десятые сутки, когда они ближе всего были к Лесу. Ночь кончалась, и небосвод уже повернулся вокруг Небесного Копья, а Крылатая Кошка держала нос к восходу.
Они шли по течению мелкого широкого ручья, хрустя галькой.
Тени вынырнули из предрассветного тумана настолько внезапно, что принц ничего не успел сделать. Он слышал, как закричала Сэйдире, и как дико завизжала ее кобыла. Его конь встал на дыбы, небо и земля мгновенно крутанулись вокруг какой-то точки на горизонте, и он упал, сильно ударившись правым плечом. В глазах на мгновение потемнело.
«Вот и все, — успел подумать он, лежа ничком на сырой земле. — Вот тебе и магия».
Он приподнял голову. Тени скользили стремительно, по пути обжигая как сталь на морозе. Трава за ними оставалась черной, убитой не то жаром, не то холодом. От шепота бездны невыносимо мутило. Он понял, что сейчас ничего не сможет сделать.
«Конец».
Но тени скользнули мимо него — он не был им нужен. Им была нужна женщина. Ее кобыла ржала и в ужасе пятилась, Сэйдире соскочила зачем-то на землю, а потом побежала прочь, через ручей, затем наверх по склону и остановилась, повернувшись к нему лицом. Принц поднялся на колени, беспомощно глядя на то, как тени окружают Сэйдире. Науринье сейчас было бы стыдно за него — он не мог овладеть собой и спокойно, с холодной головой за секунды направить силу и покончить со всем. Но он просто не мог. Если бы дело было только в руке, он бы мог сосредоточиться — разве не бывал он ранен? Разве брат слепой дамы не всадил ему в плечо нож так, что тот воткнулся в кость? А он тогда даже сознание не потерял. Теперь же он почти ослеп и еле держался на ногах, а ведь боль еще не пришла, она всегда не сразу приходит. Он с трудом поднялся на ноги и, шатаясь, побрел туда, где погибала Дневная. Быстрее просто не мог. Он выл от бессилия.
Он боялся — не за себя. И ничем не мог помочь.
Он мог только смотреть. По его щекам текли слезы.
А госпожа Сэйдире стояла, стиснув кулаки, и глаза ее были широко открыты. Они как будто светились — или ему просто показалось сквозь белесую мглу в глазах. Губы ее шевелились, и тени почему-то не смели напасть, они струились, дергались, извивались — но не могли переступить какую-то незримую границу, какой-то круг.
Небо внезапно посветлело, пошло перламутровыми переливами — приближался рассвет.
— Ничейный час! — вдруг закричала Сэйдире высоким, звонким, голосом, и казалось, что вместе с ней так же звонко кричит еще какой-то голос, радостный и юный. — Ничейный час!
И тут принц внезапно успокоился — словно кто-то встряхнул его, а потом ласково провел рукой по голове. В глазах прояснилось. Он осклабился, мрачно складывая в голове заклинание и чувствуя, как по жилам холодным огнем бежит сила. А потом выпустил ее.
Он почти ожидал, что услышит этот жалобный, тягучий, почти человеческий вопль–вой, и когда услышал, довольно кивнул.
— Ничейный час, — всхлипывая, повторила Сэйдире уже своим голосом, поскуливая и дрожа от усталости и страха. На земле расплывались и таяли дрожащие, словно студень, тени.
Принц сел на землю, борясь с обмороком. Вот теперь он ощутил боль. Посмотрел на руку. Она была сломана в кисти, а жгуче-ледяное прикосновение теней вытянуло слишком много сил, и ощущение собственного тела было противно, словно эти тени осквернили его. Хотелось отмыться.
Глава 17
Очнулся он днем, в тени под деревьями, и тут же пожалел, что проснулся — рука болела так, словно ее сунули в горячие угли. Он еле удержался от слез. Боль то накатывала, то отпускала. Дневная спала рядом, свернувшись калачиком. Лицо ее было закрыто спутанными бронзовыми волосами. Однако, она все же позаботилась закрепить его сломанную руку между ножнами их кинжалов и замотать полосой ткани, отхваченной от рубахи.
Он тихо перевернулся на спину, закрыл глаза, сосредоточился. Хотя бы унять боль, а когда они доберутся до дедова холма, там быстро залечат перелом.
Под закрытыми веками вспыхивали, расширялись и таяли оранжевые круги, в них вращалась зеленая спираль. Когда боль утихла, он открыл глаза и огляделся.
Они лежали под деревьями, там, где ручей уходил в заросли. На траве паслись его конь и белая кобылица Сэйдире, расседланные и стреноженные. Седло лежало у него под головой. Ужасно хотелось пить. Он приподнялся и снова торопливо лег, потому как тело явно не желало слушаться.
Дневная проснулась.
— Извини. Я не хотел тебя будить, — прошептал он.