Дети Ночи
Шрифт:
— Я и не знаю, с чего начать.
— А с чего хочешь. Надо будет, мы с Нельруном спросим, — дед откинулся в кресле — на севере не любили сидеть на циновках и подушках — и погладил себя по солидному брюху. Он был с виду спокоен, как сытый матерый медведь. Черные его волосы сильно поседели — вот и все перемены с тех пор, как принц покинул дедов холм. Не стареет Медведь. Не стареет. Возможно, и он, Старший, благодаря материнской крови проживет долго... если только с ним не случится то же, что и с отцом.
«С ним еще ничего не случилось. Я не позволю».
Он
— Так ты говори, малышок, говори.
Принц провел рукой по лбу, оперся локтями на колени, и рассказал всю историю. Нельрун с дедом выслушали молча. Нельрун был похож на застывшего на солнце ящера — такой же темный, неподвижный и настороженный.
— Вот что я скажу. Ты, Нельрун, говорил о выродках и этих, слухачах. Так вот, не богов они слышат. А вот выродки как раз и слышат богов. И боги через них говорят. И им отвечают. Только они, выродки, не понимают себя. Они не умеют ничего делать со своим даром.
— Что она крикнула?
— Что-то вроде «настал ничейный час».
Нельрун вскочил. Молча стал расхаживать взад-вперед, размахивая руками и что-то бормоча себе под нос.
Дед молча отхлебнул из своего здоровенного кубка из черного камня.
— Либо идти в Средоточие, либо не идти. Пойдешь — вот как с твоим отцом будет. Не пойдешь — нарушишь обычай.
— Так что ж не нарушить? — вызверился Старший. — Кто-то когда-то этот обычай установил, до него ведь не было такого! До девятого короля!
— Было — не было, а сейчас есть, и мир на этом стоит.
Старший не мог не согласиться — тем более, что, насколько он знал, мир не стоит, а висит уже над Провалом на тоненькой ниточке королевского слова. И чего-то еще.
— Я хочу рассказать вам одну из легенд, которые называют пустыми. Они непонятно про что. Но мне кажется, что я начинаю понимать.
— А я бы сначала пожрал чего, — спокойно сказал дед. Старший было возмутился, а потом понял — дед просто хочет малость пригасить буйство мыслей и у него, и у Нельруна. Пока жуют, неважное, смятенное, отсеется, и останется только важное.
В Медвежьем холме толк в еде понимали и насладжаться ей умели. Имильде, которую Старший помнил с детства, заправляла всеми делами, раз хозяйки в Холме не было. Она и Медведь состояли в дальнем родстве по женской линии, и потому называли ее Медведихой. Она тоже была ширококостной, могучей и внушала Старшему невольную робость даже сейчас. И нарушить священнодействие трапезы было бы страшным для нее оскорблением. Потому Старший покорился и предался удовольствиям простого и обильного пиршества.
Он думал, что Медведиха не оставит без заботы и Дневную. Будет ее опекать, как его в свое время — ей было это необходимо, потому, как свои дети и внуки уже выросли. А правнуков еще не нарожали. Медведи — крепкая и долговечная порода. Он улыбнулся, подумав, что и в нем эта живучая кровь. И непокорная.
Дед опорожнил последний кубок, вытер руки о повязанное вокруг стола полотно.
— А вот теперь можно и побеседовать. Ты хотел говорить, Нельрун? Так говори.
Нельрун отер ладонью рот, оперся локтями на стол.
— Легенда есть. О девяти братьях и девяти сестра, и о доме...
— И о жадном брате, — кивнул Старший. — Знаю.
— Да-да! И лишь над часом между днем и ночью, ничейным часом, он не властен! — Старший непонимающе смотрел на Нельруна. В груди закружился странноватый холодок предчувствия, но не хватало какой-то малости, чтобы доводящая до безумия пелена развеялась. Хоть немного. Хоть на миг.
— Дальше! — чуть не крикнул он. — Дальше!
Нельрун возбужденно рассмеялся.
— Ты говорил, принц, о старых постах. Тени напали на вас как раз на границе старых постов. Госпожа стояла там, где граница кончалась. И час, ничейный. Понимаешь? В ничейный час нет власти Жадного, ты понял? И эти люди, они дети ничейного часа... Они видят и слышат как есть.
— Нет, нет, подожди. Ты хочешь сказать, что мы, все остальные — во власти Жадного?
— Да, именно это я и хочу сказать.
— Ты... с ума сошел! — вскочил принц, роняя стул. — Я сам себе хозяин!
Дед, подперев подбородок кулаками, молча смотрел на обоих, сдвинув густые брови.
— Меня никто никогда не заставит...! — задыхался Старший.
— Отца-то твоего заставил, однако, — вдруг сказал дед.
— Что заставил? Кто?
— Почем я знаю? Он ходил в Средоточие. Ехал гордый-радостный, вернулся весь черный. Отмалчивался все. Сказал мне одно — я, отец, выбрал. И еще сказал — там место игры, которую не выиграть.
— Ты хочешь сказать, он играл там? С кем? Зачем? На что?
— А хрен его знает, внук. Не знаю. Я не знаю, с чего девятый король поехал туда. Но все знают, что после этого правил только Лунный род, и все соперники короля так или иначе... перестали быть ему соперниками. И только раз Тэриньяльты пытались оспорить этот порядок, и тогдашний Тэриньяльт из Средоточия не вернулся. — Дед посмотрел на внука. — Ты бы спросил, что ли. Небось, у Тэриньяльтов есть что тебе рассказать, а?
Старший прикусил губу. Да. Ему есть повод пойти к его человеку, Арнайе Териньяльту. Потом поймал себя на мысли: «Я не подумал об Асиль. Я должен думать об Асиль. Я ее люблю».
— У нас есть сказка, — каким-то измученным, усталым голосом проговорил Нельрун. Старшему показалось, что он сейчас заплачет. — Есть сказка.
Он вдруг встал, словно встрепенулся, выпрямился, и стал рассказывать. И оба — и дед, и внук — увидели и почувствовали картину...
Жил-был король. Раз поехал он в лес на охоту, и заехал в места незнакомые, глухие. И вдруг среди леса выехал он к усадьбе, краше которой не видывал в жизни. А дело было к ночи, солнце уже за край леса зашло. И словно услышал он голос — если войдешь в усадьбу, не пей и не ешь там ничего, не бери ничего и первым не заговаривай. Будут спрашивать — не лги, но и правды не говори. Слово давай и не давай. И не садись играть...