Дети ночного неба
Шрифт:
Львица трепала убийцу, как пойманную мышь, только она с ним не играла, не собиралась есть, она просто его убивала. Риддин оторопело смотрел на это. Что же за зверя продал ему мальчишка? А может у кошки какие-то свои причины ненавидеть этого человека? Недаром же он хотел купить ее за такие деньги.
Чернушка, тяжело дыша, отступила от тела. Она не стала есть поверженного противника, значит, действительно убивала, а не просто охотилась. А может, она выучена защищать хозяина? Львице тоже недаром прошла битва, она припадала на правую переднюю лапу. Остановилась,
— Недолго же ты прожила у меня, бедолага, — Риддин погладил пушистую шерсть на шее животного, расстегнул и снял ошейник, он знал, что звери любят умирать свободными.
И вдруг у кошки начались новые судороги, все суставы будто выворачивались. Аднец отступил, не понимая, что происходит, вновь упал, споткнувшись о тело мертвого вора, а когда поднялся и посмотрел на кошку, то ее не нашел. На снегу лежало, распластавшись, человеческое тело. Сердце стукнуло и замерло. Неужели все-таки легенды об оборотнях не врали?
Ворота, а вместе с ними и Чиа, остались позади. Никто сегодня, кроме него, больше не покидал Кумшу, и мальчик брел по дороге в полном одиночестве, не оглядываясь и прижимая к груди завернутую в тряпье Шайру. Он боялся, что если оглянется, то уйти не сможет. Это рядом с Чиа Мэйо храбрился, говорил, что не пропадет, сейчас же ему стало страшно. А ведь пока еще день и вокруг не лес, а светлые, заснеженные поля. Что же будет ночью? Утешало только одно — ночью вернется Чиа.
Мэйо шел-шел, а когда все-таки решился оглянуться — город исчез за холмами, мальчик остался совсем один. На горизонте виднелся лес, но до него было еще далеко. Небо затянули темные тучи, превратив день в сумерки, приблизив страшную ночь. Очень хотелось повернуть обратно, к свету, к теплу, к людям. Мэйо твердо решил вернуться, отдать деньги тому человеку и забрать Чиа обратно. Пусть она будет сердиться, пусть денег не хватит, потому что они заплатили за его выход из города… Он как-нибудь уговорит простить долг или отработает.
А ведь не так давно, когда Мэйо жил с отцом, он часто мечтал убежать из дома, уйти жить куда-нибудь в лес. И ведь убегал однажды, и ему вовсе не было страшно — летний лес был гостеприимнее и будто добрее. А может все дело в том, что он тогда не знал Чиа. Как-то слишком быстро он привык к чужой заботе. Мэйо беспокоила такая зависимость, но в то же время было очень приятно, что хоть кто-то о нем заботится, пусть Чиа и делает это только из-за долга. Ах, как бы ему хотелось, чтобы она делала это и из-за него самого.
Лес будто прыгнул навстречу, мальчик и не заметил, что почти дошел до него. Под деревьями лежали темные тени, а в засыпанных снегом кустах на обочинах, казалось, кто-то прятался. Мэйо завертел головой. Вот где-то наверху, в кронах деревьев, что-то скрипнуло, вот с глухим шорохом упали на дорогу комья снега с ветвей. Еще мальчику померещилось, что к скрипу его шагов примешивается скрип чужих шагов. Он резко оглядывался, но дорога сзади была пуста. Нет, так не годится, он сам себя запугивает. Нужно собрать хворосту, разжечь костер и ждать Чиа. Искать сухие ветви в снегу было тяжело, да и загорались они с трудом, но Мэйо справился, а когда языки пламени весело заплясали над потрескивающими дровами, уселся на узел с вещами и принялся ждать.
Сумерки за кругом света превратились в ночь, но никто не приходил. Мальчик перекусил, не забывая подкармливать огонь, потом походил немного вокруг костра. Тихо…
Почему же Чиа еще нет? Она же сказала, что убежит, как только наступит ночь.
Мэйо задремывал, но как только начинал падать с узла, просыпался, а потом его разбудил резкий птичий крик, заставив вздрогнуть. Костер почти угас, среди черных углей и серого пепла бродили последние ящерки огня. Мальчик поднял глаза — напротив, на одной из нижних ветвей дерева, сидела большая черная птица. Будто кусок ночи покрасили в еще более черный цвет, лишь только сверкали пронзительные желтые глаза.
— Каррр! — клюв широко раскрылся.
— А ну кыш отсюда! — замахнулся мальчик веткой.
Птица глухо и совсем по-человечески расхохоталась. Мэйо почувствовал, как сердце холодеет и падает куда-то.
Оттолкнувшись лапами, ворон нырнул вниз, даже не расправляя крыльев, и по ту сторону костра начало подниматься что-то гораздо большее, чем птица.
В памяти всплыл рассказ Чиа про оборотней, и Мэйо полоснул ножом по ладони. Кровь собиралась очень медленно, но пригоршня все же набралась, и он, размахнувшись, швырнул ее во тьму.
Послышался крик, потом ругательства и проклятия.
Мальчик отступил, потянув Шайру из тряпья. Шай шин вопросительно звякнула, потом гневно вскрикнула, когда Мэйо встал в боевую позицию.
Оборотню с трудом удалось справиться с собственным телом, после того как его во время преображения окропили человеческой кровью. Он прыгнул в круг света, мелькнули птичьи лапы вместо ног, когтистые руки, обрамленные черными перьями, и птичья голова на человеческом туловище.
Чиа говорила, что один из пяти кланов — Балоог — Багалы, вороны. Может и это Балоог?
— Кто ты?! — Мэйо отступил дальше.
В ответ Багал так гнусно захихикал, что мальчику стало все понятно. Никакой это не Балоог.
— Хорошая железка, только против меня она не поможет, — при разговоре Багал щелкал клювом, а речь его походила на речь ученой птицы.
Мэйо едва успел отдернуть лезвие Шайры от лапы оборотня и отскочить в сторону. Меч завизжал, будто тоже испугался.
— Брось его! Перестань трепыхаться! Я сделаю все быстро и не больно.
— Бросить?
Когтистая рука оборотня наткнулась на гарду, и он закричал от боли, прижав к груди обожженную конечность.