Дети новолуния [роман]
Шрифт:
— Да, — ответил он чуть подсевшим голосом. — У меня есть этот ключ.
— И где он? — спросил каан.
— Тут. — Кучулук постучал пальцем себя по лбу.
— Трудно будет вынуть его оттуда.
— Не труднее, чем подумать, великий повелитель. Если ты окажешь мне доверие и позволишь, как младшему своему брату, идти с тобой…
— Чего ты хочешь? — спросил монгол, и лицо его, покрытое коричнево-серым загаром, не выразило ничего, словно выдавленное чеканщиком в медном блюде.
Кучулук-хан невольно отвёл глаза в сторону.
— Знаю, много тюрок к тебе перешло, — сказал он, нерешительно подняв голос. — Дай мне десять тысяч и оставь
— Эге, — не то согласился, не то задумался каан.
— Я так думаю, что это было бы хорошо, — добавил Кучулук-хан.
Наступила долгая тишина, которая частенько окружала каана. Никто не смел её нарушить, кроме мух, летающих в тёмных сводах дворца, и ос, сосущих раздавленный виноград в перебитых вазах. Наконец он спросил:
— Ну хорошо… А как ты отдашь мне Хорезм?
Как всегда, в минуты крайней опасности им овладевало воодушевление, поэтому Кучулук-хан, приняв позу почти вызывающую, уткнув кулаки в колени, громко, с нажимом, чтобы дикарь понял то, что ему полагалось понять, заговорил:
— Путь был тяжёлым и долгим. Но он, хвала Аллаху, преодолён. Мне стоило немалых трудов сплести тот узор из хитрых узлов, который я с покорностью подношу тебе, великий завоеватель мира. Там, на западе и на юге, лежат богатые земли, цветущие города, озёра и реки, поля, которыми незаконно владеет хорезмшах Мухаммад. Не знаю, известно ли тебе, но войско шаха велико и искусно в сражениях, а города… ну, ты лучше меня знаешь, как умеют обороняться наши города, если примут такое решение. Довольно сказать, что они прямо-таки нашпигованы оружием и припасами и готовы держаться годами, пока Мухаммад не пришлет подкрепление. Я отдам тебе города Хорезма — Бухару, Герат, Мерв и другие — без боя. Тихо. По одному мне известному знаку. Причём для каждого города он свой. Каждый будет следить за падением соседа, но, как бы он ни готовился, я отопру его ворота. Мои слуги держат со мной надёжную связь. Они готовы быстро установить контакт с верными людьми, ждущими моего знака повсюду. И если Караш-хан напрямую свяжется с матерью Мухаммада, а та, в свою очередь, обратится к Кебулу из верховий Сырдарьи, который связан со мной обязательством свалить его зятя, который окопался в Мерве, то твой шаг будет стремителен и победоносен. Месяц-другой — и Мухаммад в наших руках. Нам его выдадут. Довольно быстро мы выйдем к границам Багдада, и халиф ан-Насир — я уверен — сам войдет с нами в переговоры. Ты станешь властителем Хорезма. В твою честь будут читать хутбу и чеканить монету с твоим блистательным именем.
— А ты? — очень тихо спросил каан, не поднимая глаз. — Ты?
— Я? — Кучулук-хан растерялся. — Я стану служить… вести войну вместе с тобой…
Лицо монгола внезапно озарилось полыхнувшей яростью.
— Я не веду войн, глупец, — рявкнул он, — я караю! Ты хочешь карать вместе со мной? — Он вдруг задумался. Потом сказал: — Тогда у тебя должны быть причины делать это. За что ты хочешь наказать своего хозяина?
— Византийцы называют это словом политика.Искусством борьбы за власть…
Губы каана искривились.
— Власть?.. Что ты знаешь о власти?
В войлоком навалившейся тишине казалось, даже мухи прервали своё жужжание.
Каан повернулся к неподвижно сидевшему возле стены Елюй Чу-цаю. Глаза киданя были закрыты. Руки спрятаны под длинной жидкой бородой.
— Халиф — это у них как? Главный шаман, так, что ли? — спросил каан.
Елюй Чу-цай кивнул и тонким голосом ответил:
—
— Ага. — Каан задумчиво почесал пересекавший шею бурый рубец. — Так ведь у нас посылка от этого халифа имеется.
Кидань вновь кивнул и щёлкнул пальцем в направлении выхода. Оттуда выбежал, упал на брюхо и шустро подполз к сапогу каана маленький слуга в утратившем всякое подобие одежды истлевшем халате и новенькой киргизской шапке на голове.
— Вот, — сказал каан.
Слуга тотчас сдёрнул с головы шапку и сел, сжавшись настолько, насколько мог. Из группы нукеров выступил здоровенный монгол в кожаных латах. Он приблизился к слуге, попеременно сгибая из стороны в сторону дамасский клинок. Кучулук-хан с тупым непониманием наблюдал за происходящим. Каан молчал и словно не видел своих рабов. Монгол подошёл к слуге, одной рукой взял его за подбородок, а другой, сжимавшей саблю, принялся обривать его голову. Когда волос на голове не осталось, каан ожил и посмотрел на наместника Халадж-кала странным взглядом.
— Иди к нему, — сказал он.
Слуга подполз к коленям Кучулука.
— Видишь? Это я получил от вашего халифа. Парень прошёл весь Хорезм. Он боится Мухаммада и прислал мне письмо на таком свитке.
Холодная испарина мгновенно покрыла тело Кучулук-хана. По белой коже головы слуги мелкой арабской вязью тянулись синие строчки послания халифа багдадского ан-Насира. Они обещали то же…
В глазах потемнело. Ещё он подумал: какая же тут всё-таки вонь!
— Кого можно купить дважды, тому нет цены, — заметил каан.
Ему подали забродивший кумыс в деревянной плошке, который он выпил жадно, так что шипучие струйки по скулам потекли за ворот. Кара-Куш в отчаянии прижал ладони к щекам. Тыльной стороной ладони каан вытер губы. Кучулук-хан молчал. Тогда каан обратился к бледному как снег ал-Мысри:
— Сдаётся мне, игра эта, шахматы, она, как вы, всё юлит, путает. Конь должен скакать прямо. К чему уловки, знаки, не понимаю?.. Кто смеет ставить мне условия? Мне!.. По…литика?!
Неожиданно каан выпрямился — и сразу всё сделалось как будто ниже, — и тигриным ударом тяжёлой лапы он вдребезги разнёс стоявшие на доске фигуры.
— Вот так, — взревел он, — так я смету Багдад! Самарканд! Мерв! шаха! халифа вашего!! Так!! Так!!
Зеленоватый глаз горел яростным огнём. Тело Кучулука как-то само сложилось не то в поклон, не то в обморок. И только взгляд Кара-Куша пронзал ненавистью загадочного монгола, пришедшего к ним из ниоткуда, чтобы погубить весь их род до последнего колена, только этот взгляд позволял увидеть в ужасном незнакомце полубезумного, сгорбленного старика, которого надо забить палками.
Каан испытывал такое безмерное презрение к Кучулуку, что не повернулся к нему, когда сказал:
— Тот, кто изменил своему хозяину, изменит и Небу. Тебе не быть моим братом. Но из уважения к знатному роду тебя казнят достойно. Ни одна капля твоей крови не упадёт на землю. Жён твоих заберу. Дворец разрушу.
К тому времени Кучулук-хан ослабел до того, что уже не понимал сказанного кааном, и лишь беззвучно повторял одними губами:
— Благодарю… благодарю…
Потом каан поднялся и тяжело, как будто не доверял своим коротким, кривым, не привыкшим к ходьбе ногам, заковылял прямо к стоявшему в глубине залы Кара-Кушу. Остановился напротив. Сидевшие между ними нойоны согнулись в низком поклоне, но юноша не отвёл глаз. Тогда каан ткнул в него пальцем: