Дети новолуния [роман]
Шрифт:
Тогда он поднял руку, и гомон сразу осел.
— Стоп, — сказал он спокойно и тихо. — Стоп. Давайте всё по порядку. Ведь холодно на улице. Я, например, замёрз.
— И мы замёрзли, — пискнула женщина в вязаной шапке.
— Вот именно. Поэтому… — он обвёл глазами собравшихся — простых, обычных людей, одетых, не в пример ему, просто и бедно, — поэтому вот вы, — он посмотрел на мужчину в очках с обмотанной изолентой дужкой, — зачем сюда пришли? Какая у вас беда?
Все повернулись к этому мужчине. Тот вытаращил глаза, дёрнулся было из толпы, но не смог
— Мы, да вот много нас тут, мы дольщики. Вот он, она. Сергей вот тоже. Мы дольщики. Обманутые. У нас уже сто человек умерло, пока ждём.
— Где это?
— А тут, — он махнул перчаткой, — на Молодогвардейцах. Живём кто где. Уже третий год. А там — голые стены. И котлован. Деньги-то наши — ку-ку — последние. Как же так, Николай Николаевич?
— Списки у вас?
— А-а… — забился в тисках толпы обманутый дольщик, — а вот он, со мной.
— Дайте сюда.
Список мгновенно перекочевал ему в руки.
— Разберёмся, кто вас обманул. Вас как зовут?
— Игорь Матвеевич.
— Вернём вам жилье, Игорь Матвеевич. Всем по вашему списку. Так, у вас что?
Все заговорили одновременно:
— У меня муж в больнице.
— А мне, Николай Николаевич, мне зарплату не плотят. За три смены!
— Николай Николаевич, детский садик у нас во дворе, а мест нет.
— Товарищ президент, а нам, старикам, льготы положены?
— Мальчику моему операцию надо. Триста тысяч — одна только половина.
— Стойте, стойте, — выкрикнул он. — Давайте всё по порядку. Вы что здесь? Понятно. А вы? Слушаю вас внимательно. Минуточку!
Толпа заколыхалась взволнованно. Каждый старался успеть высказать первому лицу свои жалобы, свои просьбы, свои обиды, чтоб не забыл, услышал, чтобы помощь, чем чёрт не шутит, была. Ведь такой человек если кулаком треснет, всё сбудется. Обязательно. Такой случай.
Транспаранты сперва скомкались, а после и вовсе пропали. Старик в лыжной шапке обречённо махнул рукой и, брезгливо отталкивая людей, прямой и величественной походкой пошёл прочь. Толпа превратилась в толпу.
— Так, — он опять поднял руки, и люди разом смолкли, — давайте так. Эй, — крикнул он в сторону своего лимузина. — Не вылезай! Трёх референтов сюда! Давайте так, — обратился он к людям, — вон бегут мои помощники. Они останутся с вами до тех пор, пока все ваши просьбы не будут зафиксированы. Все до одной. Обещаю, всё будет исполнено… — Он посмотрел вслед удалявшейся лыжной шапке. — А лозунги, где же ваши лозунги, товарищи? Не вижу!
— Да это… Николай Николаевич… это так… По глупости.
— Ну хорошо, тогда я еду дальше. Время не ждёт. А эти ребята во всём разберутся.
Он повернулся и быстрым шагом пошёл к машине.
— Спасибо, Николай Николаевич! — неслось вслед. — Благодарность вам! Да он свой мужик-то. Это советчики у него хреновые.
Возле машины он остановился, повернулся к толпе, облепившей трёх референтов в одинаково добротных пальто haute couture,и неожиданно звонко свистнул. Все удивлённо
— А кто про часы спрашивал? — крикнул он. И, не получив ответа, снял с руки кем-то подаренный «Брегет», усмехнулся и подбросил его в толпу. — Носите, друзья мои! Президентские!
Стёкла в машинах сопровождения поднялись. Это значило, что снайперы сняли с прицела манифестантов.
Эта странная мальчишеская удовлетворённость, охватившая его, когда он откинулся на спинку сиденья, и была смыслом бездумной вылазки, лишний раз наглядно показавшей сокрушительную силу политического лицемерия, которым накачиваются мускулы вождей. Он не любил этого, но уважал. Быть может, потому не любил, что по своей природе всегда предпочитал передвигать фигуры, оставаясь в тени. И то, что судьбой его вынесло под лучи всех софитов, по правде говоря, было ему в тягость, как тяготила когда-то необходимость публично сдавать экзамены или выступать на производственных собраниях. Он терялся. И жена, зная это, готовила для него не только формат докладов, но расписывала весь порядок действий и даже реакции на возможные вопросы.
Теперь она была вознаграждена сторицей. Светские рауты, именные фонды, благотворительность, встречи с первыми лицами мира, интервью в лучших журналах, появление на самых заметных форумах. Словно в качестве компенсации за столь феноменальный успех, они сильно отдалились друг от друга. Как-то незаметно у каждого наладилась своя плодотворная и яркая жизнь, и более ничто не препятствовало им вести её по отдельному руслу. И всё-таки он по-прежнему зависел от её советов, причём даже больше, чем думал. И по-прежнему никто из его стилистов, или как их там, шагу не смел сделать без её визы. Да уж, по части внешнего лоска ей не было равных. Жаль, она не видела его пять минут назад. У них не было детей — может быть, в этом дело? Она не рожала. Это дало ей возможность выглядеть лучше многих других первых леди, а ему — гордиться тем, что его жена стройнее жён его зарубежных коллег.
Интересно, догадывается она о существовании Даши? Догадывалась Жаклин Кеннеди о существовании Мерилин Монро в постели мужа? А Мария Александровна о Долгорукой? А Крупская насчёт Арманд? А если — да, то с какого момента?
— Николай Николаевич, телефон.
По этому аппарату звонила только мать. У неё было право звонить в любое время.
— Да, мамочка.
— Дорогой мой, это я, твоя мама. Ты слышишь меня? — как всегда, наивно полагая, что звонит по простому телефону, проговорила она томным басом. — Я тебя хорошо слышу.
— Да, мамочка, я тебя узнал.
— А мне Лидочка разрешила тебе позвонить.
Лидочка — служанка, которую мать принимала за важную птицу в этом пансионе. Он страдальчески поморщился:
— Ты можешь звонить мне без разрешения.
— Спасибо, дорогой мой. Как ты себя чувствуешь?
— Всё хорошо.
— Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо, мамочка, отлично!
— Я рада. Я очень рада. Когда ты приедешь?
— Не знаю. Скоро. А как ты себя чувствуешь?