Дети Робинзона Крузо
Шрифт:
— Т-с-с-с! — прошептал Дмитрий Олегович. Он закрыл дверцу, замок сработал почти бесшумно: совершенство — оно и есть совершенство. Расслабился, удобно устроившись в кресле. Бросил взгляд в зеркало заднего вида — там отражалась часть третьего транспортного.
— Пробка, — монотонно пробубнил Дмитрий Олегович. Тишина. Все, что он сейчас делал, Лже-Дмитрий оставил без комментариев. Открыл бардачок — пусто. Рука легла на рычаг переключения скоростей, деревянный, выпуклый, очень эргономичный, взгляд пробежался по погасшему монитору, и неожиданно Дмитрий Олегович ощутил легкую эрекцию.
(тот, кто был здесь до него)
—Т-с-с-с! — повторил он. Руки переместились на рулевое колесо. Нездоровое возбуждение тут же прошло, словно это была лишь волна, приливная волна из какого-то... очень, совсемдругого места.
— Ну-ну-ну, — пожурил сам себя Дмитрий Олегович.
Что дальше? Да, собственно, ничего. Директор погладил руль. Бережно, почти ласково. Какое здесь все... И этот запах новизны. Может, у него обострилось обоняние, он стал улавливать очень далекие тонкие оттенки, а может, это и не совсем то, что чувствовал сейчас нос.
(как тогда в ванной комнате, в «помывочной»)
Но сквозь запах новизны все же просачивалась странная, почти эфемерная и почти несуществующая нотка,
(как тогда?)
Отдаленный запах сырости, еле уловимый сладковатый запах...
— Здесь что-то произошло? Да? — сказал Дмитрий Олегович бесцветным голосом. — Что-то плохое?
Тишина. Может, ему все это только кажется? Тишина как насмешка. Крылья носа директора подрагивали, будто ему было необходимо принюхаться, выловить из гаммы новизны этот посторонний запах, поймать, идентифицировать его.
— Кто-то умер? — прошептал директор, словно делясь тайной. — Да?! Кто-то утонул.
По нижней челюсти прошла судорога, но ответом по-прежнему была тишина.
Ладно. Наверное, ему все-таки стоит покинуть Бумер. Нечего себя накручивать, изображать глас вопиющего в пустыне. Действительно, нелепо. Сидит и разговаривает с куском железа. Ну, пусть не совсем... обычным. Когда люди беседуют со своей второй, внутренней, половиной, это, в общем-то, нормально. Почти все так поступают. Главное, не очень часто, не очень громко и не в публичных местах. А то станут косо смотреть.
Рука Дмитрия Олеговича легла на дверцу, сейчас он ее откроет, пора идти домой.
Вопросы типа движения планет или принципов работы компьютеров большинством нормальныхлюдей выносятся за скобки. Дмитрий Олегович всегда и был этим большинством, его успешной частью. А то потянет выяснять, ктозапустил гравитацию, и что в действительностилежит за утверждением, что все вокруг всего лишь информация. Постигать Даму Натуру. Результат, как говаривал отец, заложивший начало антикварной коллекции, известен: либо психушка, либо Нобелевская премия, либо висеть на кресте.
Дмитрий Олегович усмехнулся и начал открывать дверцу. Многие вещи действительно существуют, а многие лишь кажутся. К примеру, этот запах. И ощущение, что он усиливается. Сладковатая нота звучит все настойчивее, вызывая непостижимо-тоскливый отклик, глухой холодок в груди. Словно здесь, в салоне, он уже не один. Словно пока он рассуждал о «половинах», что-то появилось сзади и теперь приближается к директорскому затылку, что-то, чего не может быть, не существует на самом деле. Запах застоялой воды, сырости. Но не только. Это был запах застоялой воды с примесью чего-то... очень плохого.
И он приближался.
Миллионы холодных иголочек волной мурашек пробежали по спине. Периферийным зрением директор уже уловил в зеркале заднего вида нечто. Какое-то движение, присутствие, и словно через силу поднял голову. Просто отреагировал...
Там было лицо. Мертвенно-бледное, с пятнышками проступающей синевы, женское лицо. И оно увеличивалось. Застывшие, как два молочно-белых стеклянных шарика, глаза пристально смотрели на директора. Утопленница явно склонялась к спине Дмитрия Олеговича, и сейчас положит ему на плечи руки. И даже сквозь ткань пиджака он почувствует это ледяное, замогильное прикосновение...
Директор завизжал и не выскочил, а вывалился из автомобиля. Прополз несколько метров на четвереньках, как побитый пес, даже не замечая, что поскуливает, и резко обернулся. Металлическая волна ужаса вновь поднималась по телу...
Только... в лимузине никого не было. Ни на заднем сиденье, ни где-либо еще. Директор поднялся, почмокал губами. Он стоял в абсолютном безмолвии внешнего мира и слушал, как бешено стучит его сердце. Потом вздрогнул, услышав новый (и такой привычный!) звук — сработал замок одной из служебных дверей, помещение сдавали на охрану.
Никого не было! И никто к нему не приходил. Пустое все. Если постоянно ждать какой-то чуши, и не такое привидится. Тем более что его-товины вообще ни в чем нет.
«Слышь, кацапчик, — подал наконец голос Лже-Дмитрий, — а че такое, ваще-то, вина? Это как смотреть на вещи. Не блин, во люди дают! Ты можешь получить несравненный кайф, если откажешься от ерунды и сделаешь шаг навстречу. Вместо этого изображаешь из себя душевно помешанного невротика».
— Душевно больного или помешанного, — сухо поправил директор.
Ответом вновь стала абсолютная тишина и пустынность шоу-рума. И в ней стоял Дмитрий Олегович, пялился на раскрытую дверцу черного лимузина и разговаривал сам с собой. Богже, да ему действительно пора к доктору!
Дмитрий Олегович осторожно захлопнул дверцу. Мысль о докторе-мозгоправе показалась не столь уж беспомощной. Ему все объяснят про чувство вины и связанные с этим галлюцинации, как торможение определенных участков коры головного мозга. Назначат лечение. Правда, его случай, увы, не ограничивается галлюцинациями. И если выложить все, то галлюцинации могут начаться у доктора-мозгоправа.