Дети Робинзона Крузо
Шрифт:
Джонсон помнит, как из-за прилива адреналина застучало сердце — здесь безлюдный пустырь, а не милиция, и защитить их от трех местных головорезов некому.
«Если только Таня, — неожиданно закрадывается робкая и предательская надежда. — Она все же женщина».
— Майку возвращай! — как испорченный механизм повторяет Миха. — Она не твоя!
— А чья, если она на мне? — с усмешкой резонирует борец.
— Его, — Миха указывает на Икса. — И мы это уже проходили.
— Смотрю, ты не угомонишься никак! — в голосе борца мелькает пока еще слабовыраженная угроза.
— Если там ручкой не помечено «Х», можешь меня бить, — с нелепой отвагой самоубийцы предлагает Миха. — Если пометка там — значит, ты вор! Показывай!
— Не дорос еще, чтоб он тебя бил, — говорит один из товарищей борца, бритый и коренастый; в акценте на слово «он» сквозит уважение, граничащее с подобострастием.
— Я вас не спрашиваю, — отвечает Миха. — Это между нами. Снимай и показывай!
Если прежде борцы смотрели на мальчиков с удивленным любопытством, — так, должно быть, матерый волк смотрел бы на атакующего его той-терьера, — то теперь все трое смеются. Кроме Тани.
— Ребята, идите отсюда! — говорит она. — А то хуже будет!
— Хуже уже не будет, — огрызается Миха. — И вы это знаете. Вы все!
— Я не пойму, ты смелый или больной? — наконец произносит борец. — А? Оборзел, что ли?
— Верните майку, и мы уйдем! — мямлит Икс.
Борец вздыхает, его мышцы чуть напрягаются. Таня отстраняется от него.
— Приди и сними, — холодно предлагает борец, и глаза его становятся какими-то темными. — Ну? Она ж твоя, говоришь!
Икс неуверенно кивает, однако делает шаг вперед. Теперь становится ясно, что остановить уже ничего не удастся.
Борец поднимает руки и ждет:
— Снимай, — говорит он со спокойной улыбкой, в которой все угрозы уже остались позади. — Забирай, если она твоя.
Икс покупается и как загипнотизированный кролик подходит к борцу. Словно в замедленной съемке Джонсон видит, как Икс протягивает руки к майке.
«Нам конец, — думает Джонсон и вдруг тоже ощущает безрассудную отвагу. — Ну и что, значит, будем биться». И его взгляд быстро пробегает по густой траве в поисках чего-нибудь тяжелого, какой-нибудь палки или большого камня на худой конец.
(«Как странно», — думает Джонсон в пустынной тишине своего дома: это ощущение, зародившееся тогда впервые, когда утихают все звуки, мысли, оканчиваются сомнения, и остается лишь дурманящее предвосхищение битвы, часто потом ему помогало.)
— Нет! — Миха пытается остановить Икса. — Сам снимай! — Его голос захлебывается, и он кидается к борцу.
Дальше все происходит очень скоро, словно время замедляется.
Борец сделал молниеносный выпад и мягко, раскрытой ладонью оттолкнул Миху в лоб. Но тому хватило — он отлетел назад и повалился рядом со своей сумкой. Коренастый товарищ борца повел себя более жестко: он по кошачьи мягко подпрыгнул к Иксу (Джонсон никогда не видел, чтобы люди двигались так быстро: только что он сидел, и вот уже он рядом с Иксом), и нанес ему снизу в челюсть сокрушительный удар. Икс перевернулся в воздухе, упал в траву, ударившись головой о корень чинары, и затих.
— Ты что, сдурел? — борец с изумлением смотрит на своего товарища. — Они ж дети!
Время вернулось, картинка задвигалась.
— Сволочи! — закричал Джонсон и бросился на коренастого. Тот поймал его одной вытянутой рукой, занес кулак и смачно сплюнул в траву:
— Что, борзой, тебе еще дать? Добавить?!
И тут они все услышали голос Михи:
— Оставь-ка его в покое.
И коренастому не понравилась в его голосе эта прохладная, убийственно-спокойная решимость.
— Оставь, сука, и сядь на место, если хочешь жить!
Коренастый повернул голову, посаженную на короткую мощную шею, и увидел то, что уже видел капитан сборной.
Миха держал в руках поджигу и поднес к запалу горящую бензиновую зажигалку — пламя могло вот-вот облизать фитиль. Коренастый помолчал, потом недоверчиво усмехнулся:
— Что это за фитюлька?
— Ты же видишь, что не фитюлька! — возразил Миха. — Отпусти его.
Коренастый снова сплюнул и притянул Джонсона к себе. Однако борец коротко сказал ему:
— Сядь!
То, что это не «фитюлька», стало ясно всем. И дело даже не в том, с какой любовью и тщательностью Икс вырезал и отполировывал приклад, цевье и ложе, не в том, каким продуманным оказался механизм запала, дело было в стволе — прочной стали, которая сейчас холодной черной бездной смотрела на коренастого. Любой мог дать сто процентов, что обрезанную трубу не разорвет при первом же выстреле. Скорее всего, не разорвет и при втором; вполне вероятно, что из этой штуки вообще можно стрелять.
— Прекрати это, парень, — негромко, но внятно попросил борец. — Это не шутки.
— Уже нет, — согласился Миха и добавил. — Прекращу, когда вы прекратите.
Коренастый уже отпустил Джонсона, и тот подошел к Михе и встал рядом. Икс застонал, открыл глаза, сел — Миха быстро покосился на него. Икс замотал головой, видимо, не сразу вспомнив, что случилось, потом сообразил и в ужасе уставился на происходящее.
(Позже довольный Икс с гордостью говорил Джонсону, что не зря столько провозился с самодельным оружием.)
Борец раздумывал. Никто не проронил ни звука. Наконец он сказал:
— На плохую дорожку ты сегодня встал. — Он указал на поджигу. — Ты знаешь, что за такое бывает?
— Не гони! — дерзко возразил Миха. — Я несовершеннолетний, мне ничего не будет! И потом, ты же слышал, у нас троих нервный срыв. Крыша поехала, чердак протек, — и Миха вдруг удивленно хихикнул.
— Ты позорил меня в милиции, позоришь меня здесь, — борец развел руками в стороны. — Думаешь, я тебе спущу? Думаешь, если ты еще щенок, то все можно?
— Я вам не щенок, — сказал Миха, и его голос на мгновение дрогнул.
И тут вмешалась Таня:
— Я их вспомнила, — сообщила она на удивление будничным тоном. — Это те москвичи, что подглядывали за нами. — Она чуть ли не презрительно ухмыльнулась, но потом ее немного влажные глаза заблестели, их на мгновение заволокло что-то, покорное и завлекательное одновременно. — Так, может, в этом все дело? А? — В голос вернулась присущая ему низкая хрипотца. — Может, я тебе покажу сейчас кое-что?