Дети Снеговика

Хиршберг Глен

Он склонился над пассажирской дверцей, и в свете салона мне стало видно сидевшую за рулем женщину. У нее были белые волосы и какой-то уж слишком красный рот, который придавал ее лицу дружеское и в то же время печальное выражение — как у клоуна.

— Увидимся на следующей неделе, — возвестил мистер Фенвик, снова оборачиваясь к отцу.

Отец явно смутился и стал больше похож на себя.

— Я буду завтра, — проговорил он в замешательстве.

— Завтра не приходите, — поспешно ответил мистер Фенвик. — Ради бога, посидите несколько дней дома.

Не попрощавшись, он сел в машину, и блондинка увезла его прочь. Отец еще немного постоял

у порога, а когда захлопнул дверь, по комнате, словно залетевший на свет мотылек, закружил холодный ветер.

— Думаешь, он заехал, только чтобы проверить, все ли у нас в порядке? — спросил отец у матери.

— Нет, — ответила она. — Он приехал просто поглазеть. Как и остальные наши знакомые.

Когда родители заговаривали о работе моего отца, их жизни, казалось, расстилались передо мной как одно из Великих озер: нечто такое, на что мне можно было смотреть только с берега, — невероятно большое, несущее в себе смутную угрозу и населенное людьми и событиями, о которых я ничего не знаю и, скорее всего, никогда не узнаю. В тот вечер это ощущение внушило мне ужас. Я побежал наверх и заперся в своей комнате. Мне хотелось закричать, сделать что-то такое, что могло бы настолько их шокировать, что они вспомнили бы о моем существовании, вспомнили бы о том, что я не всегда совершал подобные поступки.

Брент меня опередил. Он прошиб ногой стену моей спальни. Правда, его башмак не прошел насквозь — он лишь раскрошил штукатурку на своей стороне, а на моей от плинтуса паутиной расползлись тоненькие трещины. Одного удара хватило, чтобы прибежали родители, а после второго на меня посыпались крошечные снежинки белил — мой личный снегопад.

— Неужели нельзя угомониться хотя бы на одну ночь? — орала на него мать. — Хочешь, чтобы было еще хуже?

— А вы ничего не делаете! — вопил Брент. — Почему он там сидит? Нас все ненавидят. Его все ненавидят. Он чеканутый! Отпустите, мне больно!

Крики затихли так же резко и на той же яростной ноте, как и начались. Вместо них послышался глухой напряженный шепот. Я приложил ухо к новым трещинам на стене и прислушался, но не смог разобрать ни единого слова. Вскоре бесконечные ужасы прошедшего дня возымели наркотический эффект, и я начал позевывать. Заполз в постель и в легкой дреме проворочался под одеялом, то и дело вздрагивая от тревожных снов, пока не появилась мать с джинсами в руках.

— Надевай, — сказала она. — И спускайся в гостиную. — Из-под халата у нее виднелись сапоги, на шее болтался шарф.

— Зачем? — спросил я.

— Надо. Поторопись.

Мать швырнула джинсы на постель, и я услышал, как она открывает дверь Брента. Часы на стене показывали 1:45.

Через несколько минут мы уже всей семьей сидели на диване, поглядывая сквозь неплотно задернутые шторы на девятерых мужчин в масках, неподвижно стоявших во дворе, светя электрическими фонариками. Никто из нас не знал, что это за люди и чего они добиваются. Может, это линчеватели, может, квартальная стража, а может, у них просто сдали нервы и им легче было провести «Ночь Снеговика», шастая по улицам, чем ее проспать. Мне вдруг вспомнился охотник за детьми из «Вжик-бах! Ту-ту!». [79] Я целый день вспоминал то, что когда-то меня пугало или отчего мне было плохо, потому что теперь все это действовало до странного успокаивающе — эти воспоминания казались гораздо менее ужасными, чем то, что происходило сейчас.

79

Фильм

Кена Хьюза (1968) по единственному детскому роману Яна Флеминга «Chitty, Chitty, Bang, Bang» с Робертом Хелпманом в роли ловца детей.

— Может, если мы отдадим им Мэтти, они оставят нас в покое, — сказала мать.

— Отличная идея, — согласился Брент.

Должно быть, она шутила. Я бросил взгляд в ее сторону и вдруг понял, что моя мать — живой человек и что она будет живой не всегда. Я прижался к ней изо всех сил. Закутанная в свое синее одеяло, она не высвободила руку и не положила ее мне на голову. В конце концов, правда через много-много времени, я почувствовал, что она тоже наклонилась ко мне. И мне стало так хорошо, что я даже ненадолго перестал думать о Терезе.

— Джо, может, нам вызвать полицию? — спросила она отца.

— Я не слышал, чтобы эти ребята кому-то причинили зло, — ответил он.

— Я боюсь, мам, — сказал Брент и тут же расплакался.

Меня всегда удивляло, как естественно проявлялись его подлинные чувства — словно барашки на волнах. Мои же надо было звать, как потерявшихся котят, да и то без гарантии. В какой-то момент, когда мы уже перестали смотреть в окно, люди в масках испарились с нашего двора.

На следующее утро, несмотря ни на что, родители решили отправить меня в школу. Им казалось, что это единственно возможный выход. Дескать, я должен как следует прочувствовать всю тяжесть содеянного и попытаться с честью выйти из ситуации. Они изо всех сил старались общаться со мной, будто все было нормально. Матери приходилось особенно трудно. Я не спорил. Просто оделся и собрал рюкзак, но тут позвонила миссис Джапп.

Я сидел за кухонным столом и отлично слышал все мамины «угу» и «м-м-м», видел новую складку, прорезавшую ее лоб, как штрафная линия.

— Понятно, — сказала мать. — И что же они говорят? — Она закрыла глаза. — Да. Ладно, хорошо.

Через несколько минут она повесила трубку.

— Ну что? — спросил я, не видя перед собой ничего, кроме пустого Стола одиночества.

— Все только о тебе и говорят. Миссис Джапп полагает, что вам с Брентом не стоит сегодня идти в школу.

— А Спенсер идет? О нем тоже говорят?

Мать уставилась в пол, и складка у нее на лбу стала глубже. Она опустилась на колени рядом с моим стулом, чем очень меня удивила.

— Мэтти, Спенсер не вернется в школу Фила Харта. Его мать и миссис Джапп решили, что в сложившихся обстоятельствах ему лучше вернуться в Ферндейл. Мне очень жаль.

Медленно, но не раздумывая, я взял свою миску и швырнул ее на пол. Молоко с хлопьями «Будьте здоровы!» разбрызгалось по плиточному полу.

— Вот спасибо, Мэтти! — сказала мать и уронила лицо в ладони.

— Это же глупо! — взревел я. — Он же ничего не сделал!

Мамин взгляд стал строже.

— Ничего не сделал? Очевидно, по твоему разумению, ты тоже ничего не сделал.

Слезы, хлынувшие из моих глаз, в равной мере были слезами ярости, отчаяния и одиночества.

— Это тоже глупо.

— Не разговаривай так со мной, Мэтти Родс. Не смей!

— Спенсер просто был моим другом. Он пытался меня отговорить. Он должен вернуться. Не могут же все вот так вот взять и исчезнуть. — Мне были противны плаксивые нотки в моем голосе, но я ничего не мог с собой поделать.