Дети Зоны: альтернативная история
Шрифт:
Контролёр выдохнул, и картины пропали. Детёныш по-прежнему стояла перед ним, смущенно улыбаясь и глядя прямо на него. Руки перебирали верёвочный поясок куртки, а капюшон уже сполз на спину, и ветер ерошил пушистые, цвета ореховой скорлупы, волосы, выбившиеся надо лбом из увязанной простым шнурком косы..
— Как давно ты лечишь, Ксана? Зачем это тебе?
Её лицо стало растерянным.
— Ну… я не знаю, зачем… Просто… если могу — чего же не помочь? Я и с Острозубом так познакомилась — ещё давно, когда мама жива была. Его соперники порвали, когда он за место вожака бился. А я его вылечила. Как-то у меня так получается — знать, какие травы надо использовать, чтобы лечить.
— Говоришь, Жаба?.. — контролёр призадумался. Это имя было знакомо ему. Точно знакомо. Ещё немного покопаться в бездонной памяти и…
Он вспомнил.
…Ему иногда казалось, что самым близким словом, описывавшим его жизнь, было слово «слух». Чужие мысли сначала именно слышатся. Как шёпот, как возглас, как крик. Это уже потом над словами чужих мыслей начинал сначала исподволь, а затем всё громче, довлеть его собственный голос — ровный, тяжёлый и монотонный. Сначала он слышал их, неразумных, они сами выдавали себя, и лишь затем попадались уже накрепко.
Он слышал многое. Слышал жалобы, вопли злобы, страха, отчаяния, голод, брань. Иногда — слова чужой матери, много лет назад гладившей по голове своего детёныша, выросшего после в глуповатое и опасное животное, ржущее над шуткой такого же зверя. Звери звали себя иногда «люди», иногда «мужики», иногда «сталкеры». К их мыслям он привык. И даже со скукой уже вторгался в их головы, оглушал одним словом, заставляя забыть всё и всех. Поначалу он никогда не отпускали их, если случалось встретиться на узкой дорожке. До того памятного случая…
Тот человек был не похож на других. Невысокий, плотно сбитый, с крупным лицом, и уже сильно видевший жизнь. Контролёр сразу увидел его — человек шёл, не прячась. Толстые ноги в резиновых сапогах проворно месили грязь раскисшей колеи. Топ да топ… Вот он перешел вброд громадную лужу, вот вспрыгнул на камень, смешно взмахнув короткими руками. Когда до человека оставалось уже всего-ничего — метров 50, контролёр глубоко вздохнул и на мгновение зажмурился. Зрачки тусклых пристальных глаз превратились в колодцы, и взгляд обрушился на человека, как рухнувшая стена. Остановись!.. И человек замер.
Борьба с другим рассудком — всегда игра. Чьи-то мысли похожи на сухой ковёр листьев — яркие, но легкие и пустые, они только шуршат в голове своего владельца, разлетаясь от малейшего дуновения, чьи-то — скользки и изворотливы, будто голые рыбы, что завелись в Припяти. Кто-то прячет свои мысли, как за стальной дверью, и приходится грубо, будто ломом, выворачивать её из петель, прислушиваясь за паникой того, кто сидит внутри. Многое перепробовав, он уже не чаял удивиться. И вдруг… Впереди не было ни преград, ни стылого страха.
«Пропусти, Большой…» — чужая мысль прозвучала в его голове. Негромко и чуть хрипловато, с придыхом, будто и правда сказали её голосом, усталым от долгой дороги. — «Пропусти. Я не хочу никому вреда, и долго быть тут тоже не хочу. Уйду и тревожить не буду.»
Слово, речь. Как же долго он их не слышал… Вернее, слышать-то слышал, но адресованы они были не ему. Сталкеры и военные, бандиты и «научники», разумные и полуразумные
«Я. Слышу. Тебя…» — он попытался сосредоточиться, на мгновение выбитый из самого себя, чуть не оглушённый.
«И я тебя слышу, Большой. Отпусти старика, я не со злом пришёл. Мимо мне пройти надо…»
«Ты говоришь. И я тебя слышу. Зачем ты пришёл, человек?»
«Раненый у меня на Кордоне… В кислый туман попал, ноги не ходят. В Долину мне надо… за корнем корявым и Губкой. Для него» — массивное лицо с полными щеками приобрело виноватый вид.
…Ему показалось, что мир Зоны, ставший уже понятным и тёплым, как родное убежище, начал потихоньку вставать на дыбы. Видев и слышав много, очень много, он знал — уверен был — миром за линией Периметра движет злоба. Ревущая, алчная, в топоте тяжёлых башмаков и грохоте оружия. Как воры, днём и ночью, они лезли из-за оград, построенных ими же и от них же, чтобы что-то утащить, прихватить, унести ОТСЮДА — ТУДА. Не оставив взамен ничего, только россыпи латунных гильз да холмики над теми, кого Зона взяла себе в счёт неоплатного долга. За переливчатые шары, что родятся в сетях электрических скоплений, или тяжкие светящиеся капли, которые роняет поймавший добычу Трамплин, они готовы перерезать, перегрызть друг другу горло. Шары электричества они зовут «Лунный свет», а трамплиновы слезы — «Ночная звезда». Красивые имена. Они и правда хороши, особенно ночью, когда тёмный зев тоннеля или гладь болота расцвечены хитрой игрой их проблесков. Но люди ценят их не за это. Они меняют их на бумажки. Очень дорогие для них бумажки…
Он встрепенулся: ещё один такой же вор стоит сейчас перед ним. Ну, хорош! Сейчас ты с лихвой получишь свою Губку… Чуть ослабшая хватка опять охватила стоявшего в стальные обручи. Сердце человека забилось сильнее, а на добродушном морщинистом лице моментально проступил пот. Вот уже сейчас невидимые пальцы сожмут и навсегда остановят бег крови в его жилах. Сейчас!
Что-то не дало ему довести дело до конца. Перед ним стоял вор. Вор, каких он видел множество. Но… Что-то в нём было не так… Он полон, стар, широк и не проворен. А люди-сталкеры обычно были поджары и резки, как голодные слепые псы. Он был одет в простой костюм из плотного брезента, с рюкзаком-«арбузом» за спиной, а сталкеры щеголяли друг перед другом вычурными странными разводами своей формы с бесчисленными карманами и прочими приспособами. И оружия у него не было. Никакого… Один только короткий нож — да и тот в чехле на поясе. И ещё он говорил. Сам. Первым. До него не говорил никто. Так что же… значит…
Хватка снова разжалась. На этот раз совсем. Человек пошатнулся, но устоял. Руки и ноги, до того затёкшие под напряжением сведённых против воли мышц, разом расслабились.
— Исполать тебе, Большой… — прохрипел уже голосом человек. Он тяжело дышал, отдуваясь, утирая ручейки пота рукавом, — Не забудет тебя Жаба…
«Иди дальше ровно, как шёл. Только у входа в Долину сойди с дороги направо. На колее пятно лежит, не убережёшься, если войдёшь» — мысленная речь контролёра текла медленно, как расплавленное стекло, — «А за входом — тишина. От выброса все ушли, не скоро придут обратно»