Дети
Шрифт:
Симпатичная девушка в белом накрахмаленном фартуке поверх платья, с кудрявыми волосами, на которых приколот кружевной чепец, приветливо открывает дверь в переднюю дома майора Калла. Девушка вся светится гостеприимством. Очевидно, доктора давно ждут. Такой прием действительно может успокоить напряженные нервы доктора. Но именно, при входе в переднюю, сердце его замерло. С единственного кресла на доктора посверкивает зелеными глазами ангорский кот, и доктору кажется, что взгляд животного направлен на место, где не хватает пуговицы на его шубе, и он не может избавиться от боязни, что именно отсутствующая пуговица может его подвести. Он быстро снимает шубу и вешает ее так, чтобы не было видно оторванной пуговицы.
Майор
– Имею честь...
Жена торопится пригласить к столу. В ее голосе тоже слышится более тонкий тон металла.
За трапезой доктор замечает, что блеск серебра идет не только от майора и его жены, но и от посуды на столе и вещей, стоящих на буфете, от серебряных рамок картин, развешанных по стенам. Даже пирожные госпожа фон Калл подает в плетеной серебряными нитями корзиночке. У нее холеные руки. Лицо ее ухоженное, спокойное. Лицо майора, несмотря на морщины, выказывает прежнюю красоту. Видно, что воинский режим, привычка командовать и подчиняться командам, установили на лице постоянную улыбку. И хотя майор на пенсии, но военная косточка чувствуется во всех линиях его лица. В комнате тишина. Прошло несколько минуту, но никто не произнес и слова. Только большие настенные часы стучат, и серебряные ложечки помешивают кофе. Доктору кажется, что хозяева тайком изучают его.
– Дорога к нам далека, господин доктор, – выполняя свой долг хозяина, начинает майор беседу.
– Очень тяжело, – улыбается доктор Блум, – когда транспорт бастует.
– Ах, Отец небесный, эта ужасная забастовка! – вздыхает хозяйка.
И снова тишина в комнате. Каллы, кстати, не нацисты, если с таким огорчением вздыхают по поводу нацистской забастовки. Доктор больше не стесняется и протягивает серебряную ложечку за сливками для кофе. Теперь он оглядывает комнату. Чистота и порядок, и много старых и красивых вещей. На картине напротив – одинокий лебедь плывет по синему озеру. В комнате сумрачно, отблеск серебра украшает почтенную старость хозяев. Именно, этого он ожидал в доме майора, желая успокоить таящуюся в душе боязнь. С улыбкой он слушает роняемые изредка хозяевами обычные фразы. Затем все облокачиваются на спинки стульев. Как бы давая знак, что трапеза закончилась. Хозяйка звонит в серебряный колокольчик. Появляется девушка-горничная, чтобы убрать посуду, за ней – кот, отсвечивающий серой серебристой шкуркой и уставивший глаза на доктора, как будто лишь ради него он прокрался в столовую. Доктор испуганно опускает взгляд на свой костюм, не отсутствует ли там тоже пуговица. Все на месте, лишь платок, торчащий из нагрудного кармана не столь бел, как такой же платок у майора. Глаза кота словно бы обвиняют его в этом.
– Вы не любите котов? – спрашивает хозяйка.
– Что вы, я их очень люблю.
Хозяйка улыбается, встает из-за стола и жестом своей красивой руки приглашает мужчин перейти в уютный угол большой гостиной, где на фоне темного красного цвета бархатной длинной портьеры мягко светит лампа на длинной ножке. Четыре глубоких серых кресла стоят вокруг маленького круглого столика, накрытого кружевной скатертью. Все приготовлено для приема гостя. Небольшие серебряные блюдца со сладостями и три бутылки напитков выставлены на столике, посреди которого – толстая книга , переплетенная в черную кожу. На обложке – буквы серебром – «Хроника семейства фон Калл».
Доктор воспринимает наличие книги как добрый знак. Даже кот, который не спускал своих зеленых глаз с доктора, свернулся в кресле и прикрыл глаза.
– Для вас, доктор Блум, – говорит седая госпожа, – я извлекла из сейфа нашу семейную хронику. Думаю, что вас это заинтересует.
Госпожа держит руку у шеи, обтянутой свитером. Ноздри узкого носа майора время от времени подрагивают, пальцы рук сжаты, руки лежат на коленях. Пару раз глаза его убегают в скрытом смущении от взгляда доктора в сторону кота, свернувшегося на кресле. Кот дремлет в полной расслабленности. Завывание ветра не прорывается внутрь гостиной через опущенные жалюзи и тяжелые портьеры. Мир снаружи погрузился в безмолвие. В гостиной слышен лишь живой рассказ. Только один раз доктор замолкает на несколько мгновений, когда настенные часы тонко вызванивают время. Взгляд его натыкается на нишу в стене, в нее встроен стенной шкаф со стеклянной дверцей. За стеклом – большая сабля, на стали которой выгравировано – «Не извлекай меня без причины. Без самоуважения не возвращай меня в ножны!» Пока доктор осмысливает сентенцию, майор и жена его обмениваются нервными взглядами. Доктор продолжает прерванный рассказ, и снова выражение внимательного дружелюбия – на их лицах. Рассказ его не прерывают пока он не говорит о том, что Дик Калл хочет познакомиться со своими прусскими родственниками, встретиться с сыновьями майора.
Мгновенно, как при электрическом разряде, меняются их лица. Майор бросает на доктора короткий решительный взгляд. На лице его жены – усталость. Глаза ее с откровенным страхом следят за мужем и возвращаются к доктору с немой просьбой: оставьте нас в покое. Не мучайте нас вашим рассказом. В комнате повисает враждебность, направленная на доктора и его рассказ. Доктор, стараясь не шелохнуться, не отрывает взгляда от лица майора, и тот отвечает замороженным голосом, словно нечистая сила сковала его члены:
– Конечно, наш дом открыт перед молодым американским господином.
Он не упоминает имя Дики, и голос его равнодушен, словно приглашение обращено к какому-то чужаку. Но, несмотря на равнодушие и отчужденность, жена устремляет на него благодарный взгляд.
– Несомненно, – говорит она, и голос ее более сердечен, – мы будем рады принять в нашем доме американского юношу в любое время. – Но сжавшиеся тонкие седые брови, придавшие лицу выражение боли, и бледное лицо майора не говорят об успехе миссии доктора.
– Дики будет весьма приятно получить такое приглашение, – говорит доктор, уверенный, что сумел придать своему лицу выражение добросердечия, чтобы скрыть им изучающий взгляд. – Дики будет невероятно рад встретиться в ближайшее время с вашими сыновьями.
Доктор внезапно чувствует, что нить, которая натянулась между ним и хозяевами дома, может в любой миг оборваться.
– Наши сыновья, – отвечает майор, и в голосе его – решительные нотки, – не живут с нами.
– Они живут в Берлине, – торопится жена ему на помощь, – но мы их видим нечасто. Трудно будет устроить им встречу с американским гостем.
– Трудно, но, может быть, все же возможно, – не успокаивается доктор.
Тонкие пальцы госпожи покраснели, словно на них плеснули вино из прозрачных рюмок. Лицо майора окаменело. Теперь – очередь доктора отступиться. Он человек мягкий, смятение собеседника смущает его самого, и он думает о том, что, может быть, ему пора встать и попрощаться. Ни к чему оставаться в этом серебряном гнезде и требовать, чтобы огорченные хозяева раскрыли сердца случайному гостю. Часы за спиной словно подтверждают его мысли. Проходит полчаса, и майор бросает взгляд на часы и саблю.