Детская книга

Байетт Антония С.

— Хочешь посмотреть? — спросила миссис Болл. По ее опыту бывало, что роженица мрачно, решительно отворачивалась, не желая видеть ребенка. Элси плыла по волнам. Дрейфовала. Она услышала голос:

— Дайте. Я хочу посмотреть.

Миссис Болл устроила сверток в колыбельке и переложила повыше подушку Элси на железной кровати.

— Тогда не засыпай, а то уронишь.

Море нахлынуло и отступило.

— Дайте.

Дитя было завернуто в кусок полотенца, словно деревянная кукла. Миссис Болл положила ее на руки Элси. У девочки было морщинистое личико древней мудрой обезьянки. Она открыла ротик и мяукнула. Волосики неопределенного

цвета прилипли к черепу. Она открыла темные-темные глазки под синюшными веками и моргнула, а затем уставилась неподвижным взглядом, вбирая свет.

— Ох, — произнесла Элси, переводя дыхание. Груди набухли и болезненно заныли. Она сказала:

— Ее зовут Энн.

— Ты знала, что будет девочка? Заранее придумала имя?

— Нет. — Элси то ли рассмеялась, то ли всхлипнула. — Я просто вижу, что ее зовут Энн. Она такая маленькая, и имя маленькое.

— Она вырастет.

— Я хочу увидеть ее всю.

Миссис Болл распеленала крохотное тельце. Элси коснулась красных, словно ободранных, пяток, рассмотрела набухшие половые губы, поднесла палец к машущим ручонкам, и за него тут же схватились маленькие пальчики.

— Энн, — произнесла Элси, перекладывая ноющее тело, чтобы устроить клюющую носом девочку у себя на плече. — Привет, Энн. Оставайся со мной.

Миссис Болл старалась не позволять себе излишней сентиментальности, но у нее ничего не выходило. На глаза навернулись слезы, а к горлу подкатил комок. Не в первый раз и не в последний.

Филип пришел проведать Энн. Вся история ее зачатия и рождения каким-то образом позорила его. Он обижался, что его как будто исключили из хода вещей, а в глубине души был напуган, так как все происшедшее с ужасной прямотой касалось его и было ему совершенно неподвластно.

— Ее зовут Энн, — сказала Элси. Мать и дитя вцепились друг в друга. Энн зарылась лицом в материнскую грудь.

— Просто Энн?

— Просто Энн.

— Ей идет. С виду… с виду у нее все как надо.

— Ты ее дядя.

— Я знаю. Ты решила ее оставить.

— Выбирать-то не приходится. Я думала, что смогу. Я не знала, что почувствую. Я было думала отвернуться. Ну, знаешь. И тут увидела, что она моя.

И добавила:

— Знаешь, эти дамы, они просто невероятные, они все устроили, как и обещали на том собрании про женщин будущего, они говорили, что об одиноких женщинах кто-то должен заботиться, и вот теперь они заботятся обо мне. И об Энн.

— Поверни-ка ее чуток ко мне. Я хочу ее нарисовать. У нее твой лоб.

Ни один из них не упомянул о другом человеке, на которого девочка могла быть похожа.

Феба Метли пришла поглядеть на Энн, принесла букет полевых цветов для Элси и синюю вазу, чтобы их поставить. Еще она принесла яблоки, два крохотных детских платьица и чепчик. Она присела на край кровати и стала смотреть, как бегает по бумаге карандаш Филипа.

Она всхлипнула и вытащила носовой платок.

— Простите меня, это очень глупо, я всегда плачу при виде младенцев.

— Ее зовут Энн.

— Вы ее оставите?

— Я не смогла ее отдать. Не смогла.

Пауза.

— А пришлось бы, если бы не вы и не другие дамы. У меня даже слов нет, чтоб сказать…

Обе зарыдали.

Феба Метли вполне отчетливо представляла себе, кто отец Энн, и не сразу смогла взглянуть ей в лицо. Только теперь Феба поняла, что до сих пор питала романтическую надежду: Элси не пожелает воспитывать

этого ребенка, и тогда ей, Фебе, придетсяприютить девочку, обеспечить ей семью в доме, где никогда не поселятся собственные дети Фебы, о которых ей приходилось молчать. Еще Феба знала, что у нее не хватило бы великодушия на такое. Она сказала:

— Если вам что-нибудь понадобится… Что угодно…

— Я вам так благодарна.

— Женщины должны держаться вместе, — произнесла Феба с должной суровостью.

Тем же вечером она сказала мужу:

— Элси Уоррен родила дочь.

Они сидели за обеденным столом. Феба подала мужу рагу из фасоли, тушенной с луком и шкварками, парой ложек патоки, толикой горчицы. Рагу было заправлено розмарином с собственной грядки, посыпано рубленой зеленью — петрушкой и луком-резанцем. Неторопливое, продуманное блюдо. Герберт Метли понюхал и похвалил. Не просто хорошо — настоящая амброзия, сказал он, не глядя жене в глаза.

— Я ходила их проведать. Девочку зовут Энн. Милая, крохотная малютка.

Герберт Метли не любил говорить о детях, чьих бы то ни было. Он сказал, что сегодня колоссально продвинулся с новым романом, тот наконец обрел форму и потек, как река по руслу.

Феба отважно и решительно продолжала:

— Мы образовали небольшой феминистический комитет фей-крестных. Присмотреть, чтобы за Энн был хороший уход. А я подумала — может быть, мы сможем брать ее сюда ненадолго… не очень часто, конечно… Мэриан Оукшотт обещала попросить Табиту, чтобы она помогала…

Герберт Метли рассеянно смотрел в окно. Он сказал, что, может быть, это будет его лучший роман… лучший среди уже написанных… обогатит их… если только у него, Герберта, будет достаточно времени, и его никто не будет беспокоить, тогда он сможет писать с той же скоростью, пока вдохновение не ушло. Герберт сказал, что нашел хорошее название.

— Правда? Какое?

— Он будет называться «Мистер Вудхаус и дикарка».

— Мистер Вудхаус из «Эммы»?

— Нет, милая, хотя связь есть, и ты очень проницательно ее уловила. Фамилию моего героя правильнее было бы писать как «Вудхус». Это существо из народных поверий — нечто вроде лешего или «зеленого человека». Представь, каков был мой восторг, когда я обнаружил, что в деревнях все еще рассказывают сказки о вудхусах, только называют их «Вудхаусами». Это история о робком человеке: он удаляется в домик, стоящий посреди рощи, чтобы быть ближе к природе. Вначале мой герой действительно похож на мистера Вудхауса — бережет себя, кутается в шарфы, лечится растираниями. Он встречает Дикарку — девушку, привольно живущую в чаще огромного леса…

— А ты сказал, что он жил в роще.

— Да, но она символически превращается в густую лесную чащу, где мой герой учится ходить нагишом, не стесняясь, для единения с природой…

— А как выглядит Дикарка?

— Я еще не до конца ее придумал. Конечно, у нее твои глаза. Если я придумываю… женщину, которую кто-то любит… у нее обязательно должны быть твои глаза. Но ее нелегко приручить. Да.

— А чем кончается?

— Тоже пока не знаю. Думаю, что какой-нибудь чудесной развязкой. Но это может оказаться и чудесная катастрофа. Я должен это выяснить, должен следовать своему чутью. А для этого мне в следующие несколько месяцев нужен будет особенныйпокой — какой ты всегда создавала для меня и охраняла, моя дорогая.