Детская книга
Шрифт:
— Я уверен, дня через два-три мы полностью освоимся, — сказал он Дороти. — И все это станет для нас совершенно обычным.
Оказалось, что в обед пансион открыт для самой различной публики из числа завсегдатаев кафе — художников, богемы, студентов, мистиков-скитальцев и анархистов. Вечером все постояльцы ели вместе за большим круглым столом с очаровательного сервиза с цветочной каймой. На ужин подали суп, битком набитый капустой, сосиски, большие свиные отбивные, гору картошки и восхитительный десерт из красных ягод и сливок. Пиво подавалось на стол в изобилии в больших глиняных кружках. После ужина один из аккуратных мужчин играл на флейте, одна из студенток-художниц пела хрипловатым голосом, а жильцы отбивали такт пальцами и ногами. Под конец запели все: бороды мотались в воздухе, горла раздувались. Тоби выпил несколько кувшинов
Заснуть в чужой комнате, в непривычной постели нелегко. Дороти ворочалась, ерзала, задремывала и, вздрогнув, пробуждалась. Она видела узкий изогнутый месяц, похожий на перочинный нож, сияющий сталью на иссиня-черном небе. Потом послышался странный звук — ритмичный лязг и размеренные шлепки, лязг и шлепки, бум, бум, бум… звуки долго не смолкали, а ритм все ускорялся. Помимо этого, скрипели доски кровати, слышались стоны и хихиканье. Потом раздался долгий пронзительный крик, и наступила тишина.
Дороти прекрасно знала (теоретически), что слышит. В отличие от многих своих ровесниц она хорошо представляла себе, как происходит половой акт — в принципе. Дороти наблюдала за собаками и лошадьми. У них это не занимало столько времени. Интересно. Что же происходит? Дороти-естествоиспытатель наблюдала явление, а усталая, измученная девочка хотела только, чтобы соседи еще больше ускорились, окончили поскорее свое занятие и дали ей уснуть. Когда грохот прекратился, раздались неясные голоса. Она задремала. И снова проснулась, когда соседи вновь упоенно загрохотали. Это также было неожиданно и странно. Очень характерно, что Дороти не задалась вопросом, кто грохочет и с кем; ее интересовало только, как это делается и почему именно в таком ритме.
По утрам у девочек были двухчасовые уроки — математика, немецкий, литература. Уроки проходили на балкончике, нависавшем над огородом и чем-то вроде скотного двора. Чарльз на уроки не ходил — он был не школьник, а молодой человек, пусть и с незавершенным образованием. Иногда он спал допоздна, а иногда бродил по улицам и сидел в кафе. После уроков девочки ходили по культурным местам — галереям и музеям, возвращаясь в пансион к обеду, пиву, беседе и послеобеденному отдыху.
Гризельда видела, что Дороти напряжена, как перетянутый лук. Стоило им оказаться наедине, Дороти говорила Гризельде: «Мы должны найти его, мы должны его искать, мы за этим сюда приехали». Она умоляла Гризельду спросить тетушку Лотту про марионеточника Ансельма Штерна, а Гризельда все колебалась. Она стеснялась. У нее был замкнутый характер. Она не знала, как начать. Но через несколько дней, во время особенно оживленного обеда с возникающими там и сям водоворотами споров и взрывами иностранного смеха, тетушка Лотта принесла яблочные пироги и присела на минуту потолковать с Иоахимом.
— Что вы успели повидать? — спросила она. — Античные статуи? Государственный музей? Обязательно отведи всех в новое кабаре, Elf Scharfrichter,оно очень умное и эпатажное. [63] А что хотят увидеть юные дамы?
Дороти поняла большую часть речи тетушки. Она тайно ткнула Гризельду пальцем в бок:
— Скажи ей, — произнесла она, — скажи фрау Зюскинд, что мы хотим увидеть.
— В Англии мы как-то видели кукольный спектакль, — сказала Гризельда. — Кукольника — Puppenmeister— звали герр Штерн. Ансельм Штерн. Он поставил «Песочного человека» Гофмана и «Золушку». Это было… очень интересно. Вы о нем не слыхали?
63
«Одиннадцать палачей» — популярное мюнхенское кабаре, одно из первых в Германии (и первое политическое).
— О, конечно, — отозвалась тетушка Лотта. — Он знаменитый артист и художник. Марионетки и куклы славятся в нашем городе. У нас есть Пауль Бранн, чьи работы остроумны и волшебны, и еще у нас есть Ансельм Штерн, который создал собственный театр в подвале, он называется « Spiegelgartenфрау Холле», он более мистичен и поэтичен… но все артисты восхищаются друг другом, обмениваются идеями, и все явились в K"unstlerhaus на поминки по нашему великому художнику Арнольду
— Сад зеркал, — шепнула Гризельда на ухо Дороти.
— Фрейлейн Дороти особенно интересуется марионетками?
— Она хочет стать доктором. Это меня зачаровал «Песочный человек».
— Мы сейчас все выясним, нет ничего проще, — сказала фрау Лотта, поднимаясь с места. — Видите вон тех двух молодых людей? Это Вольфганг и Леон, сыновья герра Штерна. Они часто здесь бывают. Вольфганг учится живописи — но не в Мюнхенской школе искусств, у него слишком революционные идеи, он не может сидеть в школе, рисуя коров и ангелов. Еще он помогает с марионетками… он более сатиричен, чем его отец… он работал с труппой Scharfrichter над кукольной пьесой о европейских монархах… «Благородное семейство», в трех сенсациях с прологом… вещь уморительно смешная и опасная… Леон еще учится в школе. Он гораздо серьезнее брата. Я вас представлю.
Тетушка Лотта направилась в другой конец залы, а Гризельда обняла Дороти за плечи. Когда-то — когда они еще были кузинами — из них двоих защитницей была Дороти, она была сильной, ее ничто не могло вышибить из седла. А теперь она сама нуждалась в защите. Встреча с двумя незнакомыми братьями-чужеземцами, безо всякого предупреждения, без подготовки, испугала Дороти. Она побелела и учащенно дышала. Она прошептала:
— Я не знала… Не знала, что у него есть дети… Что он женат…
Вольфганг Штерн был высокий и сутулый, с длинными, тонкими руками и ногами, в свободной блузе с большим вислым галстуком-бабочкой. Его брат, столь же худой, но меньше и аккуратней, был одет в темный, застегнутый на все пуговицы костюм, напоминающий униформу. У Вольфганга длинные черные курчавые волосы стояли облаком вокруг головы; у Леона, который, видимо, был моложе Дороти, но ненамного, была очень аккуратная стрижка и аккуратный галстук. У обоих — большие темные глаза, точно такие же, как у Дороти. Оба юноши были узнаваемы — или так показалось взвинченной Дороти. Эти лица ей знакомы. Она уставилась на них, а потом опустила глаза, чувствуя на себе странно сосредоточенные взгляды братьев.
Говорила Гризельда волнуясь и потому пылко. На школьном немецком она представила Дороти и кратко упомянула о том, что несколько лет назад в Англии они посмотрели представление герра Штерна — его интерпретацию Гофмана и Гриммов, и им очень понравилось.
— Правда? — спросил Вольфганг. Он склонился над рукой Гризельды. — Он будет очень рад это слышать. Как ваше имя?
— Гризельда Уэллвуд. Мы… кузины.
— И одна из вас — надо думать, вы — та самая загадочная красавица, сестра Карла, которого мы встречаем в «Кафе Стефани» и в «Scharfrichter»… Карл как-то загадочно умолчал о том, что у него есть сестра. Мне кажется, он о многом загадочно умалчивает.
— Да, мне в последнее время тоже так кажется, — ответила Гризельда.
— Мы с очень большим удовольствием, — продолжал Вольфганг, — пригласим вас на одно из представлений нашего отца. Может быть, Карл и герр Зюскинд также захотят пойти? И другой ваш спутник — герр Юлгрив? Отец будет польщен.
Он не сводил глаз с Гризельды. В этом не было ничего особенного. Многие молодые люди упоенно любовались бледным и прекрасным лицом Гризельды. Но для Дороти — волнение не отбило у нее наблюдательности — удивительно было, что Гризельда отвечала тем же. Она тоже пристально глядела на Вольфганга. Она опускала глаза, разглядывая стол, а потом вскидывала их и смотрела прямо в глаза Вольфгангу, слегка приоткрыв рот. От другого столика подошел Тоби Юлгрив; он беседовал с Иоахимом и Карлом и тоже заметил пристальные взгляды Вольфганга и Гризельды. Тоби знал, что Гризельда влюблена в него, — давно знал и хранил молчание. Но в последнее время, когда Олив Уэллвуд стала приземистей и сердитей, а Гризельда расцвела, Тоби стал задумываться: а что, если… а вдруг… Так что ему было не очень приятно видеть улыбку немца, набивающегося в друзья. Тоби сдержанно согласился, что визит в Spiegelgarten, возможно, доставит им всем удовольствие. Он заговорил о том, что ему запомнилось из постановок Штерна. Особенно замечательна была красивая марионетка-автомат в «Песочном человеке». Она была искусственной по-другому в мире искусственно сотворенных актеров. Тоби произнес все это на смеси английского и немецкого, и Вольфганг ответил так же.