Детский дом и его обитатели
Шрифт:
«Только не в колонию, не хочу в психушку…»
Это меня и огорчало и радовало – как, однако, легко ими манипулируют, но хоть раскаялся искренне?. Но сама себя, я, конечно, очень огорчила. – Татьяна Степановна опять меня обвела вокруг пальца. Я когда-нибудь поумнею?
Сумбур обвинительной речи, наполовину состоявшей из: «Да что ты говоришь!», мой растрёпанный вид – всё это значительно умаляло весомость моих аргументов. А «пёстрая», откровенно наслаждаясь, моим бессилием, стояла молча уже и кивала головой, как китайский болванчик. Руки у меня тряслись, я прекрасно понимала, как нелепо я выгляжу, но остановится я уже не смогла. Она же не сказала больше ни слова. Заседание профбюро перенесли на следующую неделю.
Для начала я решила всё-таки пойти к Людмиле Семёновне. Начнём распутывать клубок старых противоречий. Первое: откуда бельё без штампов в кастелянной? Начнём с этого. Главное, за ниточку верно потянуть, а там уже клубок сам собой распутается.
– Белья без штампов у нас не было, – говорит она спокойно и с глубоким сожалением смотрит на меня – мол, опять перегрелась.
– Я помню – было. И все воспитатели подтвердят.
– Это не доказательство. Хоть один комплект без штампов вы можете предъявить?
– Вы отлично знаете, что всё арабское бельё из детского дома таинственно вдруг исчезло. Могу предположить, что его украли.
Она разводит руками.
– На нет и суда нет.
– Думаю, это не так. Она разводит руками.
– Что вы вспомнили столетнюю историю? Какое-то грязное бельё. Охота вам?
Иду к кастелянше – нашей вечной молчунье. Муж её уже не работал в детском доме.
О, чудо! В кои-то веки она разомкнула уста!
– Про бельё забудьте – поезд ушёл. А про «жигули» могу сказать. Это на деньги, которые завод перечислил вашему отряду за работу на базе.
– Ничего про это не слышала, – говорю я, просто ошалевая от возмущения.
– Это как поощрение, – объясняет она.
– Замечательно. А вы сможете подтвердить этот факт на суде?
– Нет.
– Почему?
– Потому что потом меня никуда не возьмут на работу. Моей фамилией подписаны все акты на списание. И актом за моей подписью провели покупку «жигулей».
– А что с актами на списание?
– Половина из них подложные. И меня сразу продадут.
– А ещё что? Чего вы ещё боитесь?
Она недолго мнётся, потом говорит:
– Я колюсь.
– Я знаю. И что?
– Что со мной бывает в этом состоянии, не всегда помню…
– Но это же опасно!
– Знаю. А куда деваться? И потом, всюду ведь так. Только здесь куски пожирнее, и легче достаются. Так что моя должность – блатная. На неё так просто не устроишься. Хотя и зарплата мизерная – восемьдесят рублей.
Спрашиваю дальше.
– А что, Людмила Семёновна, правда, такая всесильная?
– Она богатая. Больше связями. В прошлом году зав. роно по её ходатайству получил квартиру. Против неё не пойдёт.
– Откуда у неё такие бабки?
– От шефов. На сирот все дают. Ну а она средствами управляет, как знает.
– Видно, у этих людишек такой порядок – сидеть на двух стульях.
– Всюду такой порядок, Ольга Николаевна. Просто вы этого раньше не замечали. До поры до времени это скрывают.
– Похоже, что так, – соглашаюсь я.
– А нам с мужем вас жалко. Воруют здесь все по-чёрному. Это уже привычное дело. А на должностях материально ответственных такие вот, как я.
– Вам надо лечиться. Ваша болезнь может принести вам большие беды, – говорю я, но она даже не кивнула мне в знак согласия.
– Я хроник. Бесполезно.
– Тем более, надо лечиться.
– Негде. Для таких, как я, ничего нет. А в ЛТП только хуже человеку делают – потом он уже никогда нормальным не становится, если там хоть раз побывал.
Крыть нечем. Но неужели ничего с этим нельзя сделать? Неужели эта преступная система столь неуязвима? И такие, как наша директриса, будут царить вечно и безнаказанно? Нет, хитра, каналья, да на этот раз ошибочка вышла! Людей запугали, затуркали, но не настолько же, чтобы вообще ничего не понимать?!
Просто пока народ безмолвствует, выжидает…
Матрона зыркает сурово, но от прямых комментариев воздерживается. Надежда Ивановна хотя и молчит, но глаза просят милости: «Это полный финиш – мы итак уже почти трупы…» Ну, а мне ждать больше нечего: последнее средство, когда бездействуют инстанции – это обратиться в газету. Этого она, уж точно, убоится. Хорошо, что хоть чего-то эти «деятели» ещё боятся!
«Уважаемая Таисия Владимировна! – начала я сочинять донос на гетмана-злодея – надо же ввести в курс дел заведующую отделом школ газеты «Правда» (а то ведь простой народ до неё* не допускают, вечно в толпе референтов или экспертов, как тут можно быть «ближе к правде жизни»?) – Простите, что с нашими «домашними» проблемами обращаюсь в центральный партийный печатный орган, но все доступные пути уже испробованы и не привели к желаемому результату.
Речь идёт о судьбах ста пятидесяти детдомовских детей. Нарушения, допускаемые администрацией, лежат, как говорится, на поверхности, тем не менее, результаты проверки районными комиссиями и горкомом профсоюза не подтвердили наличия нарушений. Более того, в заключении по результатам проверки отмечен «положительный сдвиг»…
Кратко перечисляю наиболее острые моменты:
1. Грубые финансовые нарушения, подлежащие расследованию работниками прокуратуры.
2. Совместительство директором ставки врача, и нередко – завхоза. При этом совершенно очевидно, что врачебная деятельность осуществляется формально, с преступным равнодушием. За прошедший год ни один больной воспитанник детского дома ни разу не получил квалифицированной медицинской помощи. В особо тяжёлых случаях детей отправляли в больницу. Если же больница отказывалась брать детдомовцев – ведь за ними некому осуществлять уход в частном порядке! – и тогда больные дети оставался в спальне, заражая простудными или инфекционными заболеваниями остальных ребят. Всё лечение сводилось к выдаче больному горсти таблеток, приём которых никем не контролировался.