Детский дом и его обитатели
Шрифт:
Ах, эти милые манеры!
– Таки умеем зубки показывать? – иронично спросила я.
– Умеем, если что, – сказала она всё с тем же неприятным выражением лица. – Забудьте о Лене. И нигде об этот случае не заикайтесь. Вас не поймут. Она неисправима, и от неё избавились… Для вас же и стараюсь.
– Понимаю. Нет человека – нет проблемы.
– Именно так. И раньше, кстати, так было.
– Вы думаете? – спросила я, всё ещё не веря, что передо мной всё тот же человек – столь разительная перемена произошла в её лице.
– Знаю.
– А почему я не знаю?
– Потому что вы, как человек мечтательно сильный, живёте небесным идеалом, а мы, слабые
– И с вами делают всё, что хотят. Она промолчала. А я наседала:
– До такой степени мы, государство, разложились и даже… слились с криминалом? И будем дальше терпеть беспредел? Ваш муж, он может…
И тут Ирочка сломалась. Слёзы побежали по её щекам…
… Она меня ещё долго не отпускала. Проговорили мы до полуночи, и то, что рассказывала она, было более похоже на кошмарный сон, чем на нашу, вполне презентабельную, хотя и скучноватую явь. Что же это получается? В мирное время, средь бела дня в нашей прекрасной столице творится разбой на глазах у всех, и эти «все» молчат, заткнув рот тряпочкой? Или отделываются показательной расправой над «козлом отпущения», если вдруг система защиты обнаружит прорехи – типа нашей кастелянши и её мужа? Их ведь тоже никто жалеть не будет.
– Я бы могла вас активно поддержать, – сказала Ирина на прощанье. – Мне это не трудно, но, извините, всё-таки не смогу, семья…
Глава 35. А что? Я и не так могу!
Беглянок нашли, не без помощи, конечно, Ольги Тонких. Явились – не запылились. Смотрят, как ни в чём не бывало. Про комиссию молчок. Ну, и я не стала им ничего говорить на эту тему.
В детском доме воцарилось временное затишье. Похоже, все чего-то выжидали. Директриса, конечно, ни о каком отпуске даже слышать не хотела.
На заседании профбюро состоялся разговор о Сочинском инциденте. Татьяна Степановна держала бойкую речь: мы должны: «сделать выводы», «усилить контроль», «повысить ответственность» и вообще – «заострять» и «всемерно укреплять».
Я же окончательно укрепилась в своём намерении дойти до истины – иначе, зачем всё это вообще? Балаганчик устроили, шутники. Только смерть девочки всё-таки настоящая! И виновные должны за неё ответить. Выступив на заседании и поделившись своими сомнениями с коллегами (там были также Нора, Надежда Ивановна и ещё двое воспитательниц, с которыми у нас ещё в прошлом году установились вполне приличные отношения), я поняла, что поддержки ждать неоткуда. Они даже не удивились моим изыскам! И не такое видели на своём веку. И ничего, живут и работают. Как? А просто – молча… А кто много выступал, того и след простыл. Вечером шли с Надеждой Ивановной к метро, и по дороге она кое-что мне дополнительно рассказала. Но почему, почему молчала на профкоме?
И я сказала так:
– Всё, хватит. Я немедленно пойду в горком профсоюза, они обязаны вмешаться.
– И что? Никто не подтвердит вашего заявления. Народ пуганый, учёный…
– А что, лучше сидеть по норам и думать – только бы меня не коснулось? – вскипела я.
– Так ведь всегда так было.
– Почему – всегда? Иногда происходят перемены.
– Ну, сменят начальство, вывески поменяют, названия, а народ как был, – всё тот же. Завистливый и злобный. И всё те же дураки дорогу нам указывают в никуда.
.. Близилось наше второе первое сентября.
Как оно было непохоже на прошлогодний светлый праздник! Тогда и развал, и смутная неразбериха в детском доме, всё это воспринималось легко, как нечто «мимо нас проходящее». Ничто тогда не могло затмить моего лучезарного, абсолютного счастья, омрачить ощущение полной гармонии бытия – небывалой, абсолютной… Так легко было тогда мечтать о нашем светлом будущем!
Да, это была ностальгия, жестокая ностальгия – но не по прошлому, а по настоящему. А настоящим тогда было всё. И главное – тогда ещё не плелись венцы интриг вокруг нашего отряда. Слишком малой величиной мы тогда всем казались.
Перспективный план работы на год я уже составила. Синяя тетрадочка на двадцать четыре листа уже отдана Людмиле Семёновне на утверждение. Мои педагогические установки претерпевали коренные изменения – никакой раскачки, прямо с первого сентября жёсткая, казарменная даже, дисциплина.
Закончилась вольница! Всё, отговорила роща золотая… Не оправдали, так сказать, доверия, пеняйте на себя.
И – учиться. Хватит ваньку валять. Дурачками прикидываться. Пора за ум браться. Восьмой класс в этом году составлял половину отряда. Я очень хотела большую часть отряда оставить в девятый. Ну, а у кого не получится с девятым, тех отправить в приличные ПТУ или техникумы, а не «абы куда» по разнарядке. Хватит уже затыкать дыры в непрестижных заведениях наробраза безответными детдомовцами. А то взяли моду: где недобор, туда наших толкают. Всё, теперь наши дети будут учиться на тех же правах, что и домашние. И в вузы будут поступать. Нет такого закона, который бы делил детей на белую и черную кость. Пусть чиновники решают свои проблемы с помощью «силы мозгов», а не за счёт дешёвого сиротского труда.
Итак, учёба была объявлена нами приоритетом номер один. Ну, а обширная развлекательная программа становилась как бы продолжением учебного процесса.
– Наконец-то и вы за ум взялись! – одобрительно сказала мне Матрона, заглянув в наш отрядный план. – Давно пора их к ногтю! С ними по-доброму нельзя. Ты к ним по-человечески. Они к тебе – по-людски.
Я не стала слишком долго объяснять ей, в чём отличие моих «драконовских» методов от её «дисциплины». Да и зачем вообще что-то объяснять? Каждый всё равно останется при своём мнении, это же ясно. Но всё же теперь передо мной стояла совершенно новая задача. Эти дети должны понять и крепко-накрепко запомнить: они не имеют права расслабляться, раз уж судьба их без вины наказала. Они с младых ногтей должны научиться драться на поле жизни за себя, за своё право быть такими же, как все. Не позволять делать из себя «сырьё», дешёвый «человеческий материал для эксперимента»!! А для этого, в первую очередь, они должны: научиться самоорганизации и умению учиться. Хватит уже баек про «дефектный интеллект»! Про «отягощенную наследственность»… Долой «кресты», заранее поставленные на их жизни!
Хватит! Они научатся разрывать кольцо «неодолимых обстоятельств», в которое их безжалостно замыкала вся система нынешнего образования и воспитания. Они не будут вечно «ходить по кругу», начертанному вокруг них чьей-то недоброй, хищной рукою. Пусть нерадивые хозяйственники решают кадровые проблемы цивилизованно. Эти дети будут лепить свои судьбы так, как сами того пожелают. Они станут хозяевами своей жизни! Мы сделаем это. И никто, ни одна сила в мире, не помешает нам! Вот с таким решительно-воинственным настроением я и начала учебный год. Дети, как ни странно, не возроптали, хотя я и не слишком им объясняла, что это – «для их же блага».