Детский дом и его обитатели
Шрифт:
Участковый закуривает и говорит уже другим тоном:
– Зачем вам всё это надо? Кто, кого… Какая разница? Сильно побили, так отправьте в больницу. Когда это было?
– Ночью.
– Тем более, вы не отвечаете.
– Я намерена передать это дело в суд. Он серьёзно на меня посмотрел.
– Не советую. Ой, не надо…
– Почему?
– А кого вы будете обвинять?
– Кого вы найдёте. Вы же будете искать преступников?
– Преступников? – он засмеялся. – Да тут таких преступников полрайона! Пачками заявления приносят. Вот!
Он хлопнул ладонью по толстой папке.
– И что? Не будем искать? – спросила я риторически.
– Без толку, – категорично сказал он. – Били и будут бить. Значит, не в своё дело полез или что-то около этого. Короче, маленько поучили парня.
Я тоже встала.
– Ну, вот что. Я сейчас же получу заключение судебно– медицинской экспертизы и дам делу ход.
– Как?
– А что, и этого уже нельзя?
– Только с разрешения вашей директрисы. Она же у вас врач.
– Причём здесь она? Мне нужен независимый эксперт.
– Она и есть независимый эксперт нашего района.
– О боже!
– Теперь поняли?
– А иначе нельзя?
– Так точно. Ни-ззя!
Он уже открыто иронизировал, нисколько не разделяя моего пафоса. Вечером Игорь, успокоившись немного и даже поспав пару часов, вот что мне рассказал:
– Мамочка часов в двенадцать уже в спальню к нам зашёл и как заорёт: «Вставай, твоя сестра приехала! Там у неё проблемы».
– А откуда ты знал, что это около двенадцати было?
– Так как раз гимн играли по радио.
– Ну, хорошо, а дальше?
– Я со сна не сообразил, что она не может приехать.
– Почему?
– Да потому что она как раз сегодня в ночную должна была идти на работу.
– И ты пошёл?
– Пошёл.
– А где она должна была ждать? В двенадцать часов детский дом уже закрыт.
– Да, закрыт. Бельчиков сказал, что она будет ждать на футбольном поле, там, где щит стоит.
– И что дальше было?
– Дальше вижу, что под щитом человек. Я побежал, думал, это она.
– Ну и?
Он молчал долго, потом сказал глухо:
– А там совсем другие люди. После третьего удара упал.
– А кто они такие, эти люди? Сколько их было?
– Видел троих. Голос слышал: «Белобрысый, а ты бить будешь?»
– У кого он спросил?
– Не видел.
– Ясно. И что этот кто-то ответил?
– Не-а, говорит, у меня кроссовки новые. Не хочу портить.
– Аголос… чей?
– Похоже на Огурца. Но точно не знаю.
Он всё ещё в спальне девочек. Иду к Людмиле Семёновне.
– Избит Игорь Жигалов.
Она печально вздохнула.
– Я всегда говорила – Жигалов хулиган.
– Это не так.
– Подонок и вор.
– Ещё раз. Это не так!
– Именно так! Вот и схлопотал от своих же дружков.
– Это не его дружки. Он этих людей не знает.
– Знает, просто не хочет выдавать. Компания у него на стороне, нам это известно.
– Какая ещё компания?
– Дурная. Очень дурная. Разве не знаете? Они и наркотиками балуются.
– Какими наркотиками?
– Мать Жигалова принимает релаксант, он у неё и таскает таблетки.
– Да что вы такое говорите? – возмутилась я. – Его изибили, зверски избили! Понимаете? И хватит валить на какие-то компании! Говорю же – здесь другое.
– Что же?
Она сощурила глаза и поджала губы.
– Суд разберётся. А сейчас Игорю надо оказать срочную медицинскую помощь. Без вашей санкции вызов из детского дома не принимают.
Она переменилась в лице и сказала просто и задушевно:
– Бедный мальчик. Я сама его отвезу а травмопункт.
– Вы?
– Да, я, без очереди примут. Идите, собирайте Игоря. И чтоб без фокусов.
С ней поехала ещё и медсестра. Я долго ждала их возвращения, несколько раз подходила к директорскому кабинету – вдруг прошла незаметно? Но – нет никого. Уже было очень поздно, я ещё раз пришла проверить, даже подёргала дверь – и она вдруг открылась…
Предбанник, оказывается, вовсе не был заперт. Здесь, в больших стенных шкафах, хранились личные дела детей. Не знаю, что со мной случилось, но я, как заворожённая, смотрела на эти запретные полки – Людмила Семёновна давала дела только выборочно, и далеко не все документы. Я окрыла шкаф, где лежали дела моего отряда, нашла дело Лены Ринейской – оно всё ещё стояло здесь и не было сдано в архив. Открыла папку. Сверху большая фотография Лены во время ремонта спального этажа – это за пару недель до нашего приезда. Она в спортивных брюках и майке… В руках держит влажную тряпку, которой, видно, протирала стены. На лице широкая улыбка…
Лена была довольно симпатичной, упитанной девочкой, но на этом фото был изображён маленький, обтянутый кожей скелетик. Потемневший носик её весь облуплен, дёсны как будто выцвели – так бледны… Но зато ввалившиеся глаза лихорадочно и живо блестят… Возможно, она долго не ела. Её кругленький животик опал, похоже совсем прилип к позвоночнику, ключицы торчат – будто просвечиваются сквозь кожу косточки…
.. Не находя объяснений всем этим ужасным бедам, обрушившимся на нас все сразу, я отчаянно перебирала в памяти все свои тайные прегрешения и безжалостно допрашивала себя – не этим ли я прогневила судьбу? И я ждала Людмилу Семёновну, чтобы задать ей все неудобные вопросы. Она обещала обязательно вернуться. Я вышла в коридор и села на диван. Наконец она появилась на этаже – но без Игоря, одна.
– А где Игорь? – спросила я, понимая уже, что сваляла очередного дурака.
– Всё в порядке. Подержат пару дней в стационаре. Действительно могло быть сотрясение. Прививочку сделают от столбняка. Рентген ещё надо сделать, что-то левые рёбра мне не понравились…
– А заключение?
– Какое заключение? – она в недоумении смотрела на меня.
– Экспертное. Я буду написать заявление в прокуратуру.
– Опять вы за своё, – сказала она с досадой.
– И дело не только в Игоре. Ещё и с Леной Ринейской не всё понятно. Виновные должны быть найдены и наказаны.