Детский дом и его обитатели
Шрифт:
Вот кто правит бал!
Перед нею униженно лебезит «дирюга», её боится местное партийное и наробразовское начальство. Перед нею вытягиваются в струнку жители сёл под Сочи – а как же! Она – работодательница и от неё, в конечном счете, зависит достаток их семей.
Кто она, эта мадам?
Хозяйка умна, красива, подтянута и всегда эффектно выглядит.
Её тщеславие вполне удовлетворено – она добилась всего, чего хотела.
Её могущество – по тамошним меркам – беспредельно.
Этакая Рокфеллерша!
И вот, связанные одной порочной цепью, все эти хозяйки, старперши, дирюги плетут и плетут паутину
Накануне своей гибели…
Мы не привыкли как-то всерьёз воспринимать первую пробу пера молодого автора. А зря!
Конечно, можно ограничиться прочтением первого плана повести: да, автор искренне, на пределе откровенности поведала нам о злоключениях своей героини (альтер эго автора). Но мы много как читатели потеряем, если не попытаемся проникнуть в глубины замысла писательницы. Приём, использованный Мироновой, не нов, повествование от имени «наивной» героини часто применяется, чтобы ярче и выразительней показать всю остроту проблемы. Мудрому, всевидящему персонажу, с первых страниц повествования уяснившему, с кем и чем имеет дело, читатель меньше склонен доверять. Он как бы приценивается ко всякому слову действующего лица, а за «наивным» героем идёт смело, не боясь подвохов. – ведь герой, а значит, и автор, как думает читатель, вот он – весь на ладони.
И вот здесь писатель как бы вводит в невольный обман читателя: увлеченно следуя за «простым» сюжетом, читатель незаметно для себя приходит к очень серьёзным выводам СОБСТВЕННЫМИ СИЛАМИ, как ему кажется, и это особенно ценно.
Читатель начинает понимать, что детский дом – это все мы, наше обманутое Отечество. В этом и заключается, так мне представляется, высшее умение писателя – заставить активно работать читательскую мысль и вычитать в произведении то, о чем автор напрямую, открыто вроде бы и не говорит. Думаю, отсутствие сделанности и прямой тенденциозности, удивительная прозорливость автора свидетельствуют о высоком профессионализме писателя и его своеобычной, яркой одарённости – тогда произведение пишется на одном дыхании, а прочитывается в один присест, от первой до последней страницы.
Таков автор «Детского дома» – молодой писатель Лариса Миронова.
«Семья и школа», номер 3, 1988 г.
«Право быть другим»
В. Рыбаков
(отрывок)
(«Исповедь горячего сердца»)
… Ныне мы не бедны читательскими впечатлениями – успевай только разбираться. Из-под спуда выходят целые пласты нашей лучшей литературы прошлых десятилетий. Да и сегодняшняя наша литература уже не отдельными порывами отважных застрельщиков, но всем своим движением – на прямом, хоть и не гладком пути к правде жизни…
Откроем для начала журнал «Урал», номер 6, 1987 г. Лариса Миронова. «Детский дом», Записки воспитателя. Записки, по сути, – повесть из «детдомовской жизни». Правда, автор не очень придерживается литературных правил и, видимо, не очень придает им значение: в послесловии она уже обращается к читателю прямо – от себя – не как Ольга Николаевна, а как писатель Лариса Миронова.
Но мы всё же будем говорить об Ольге Николаевне.
О чём же рассказывают «записки»?
.. Среди множества человеческих характеров есть один, не лёгкий для окружающих, ещё более – для самого человека, но он – из тех основных, которыми держится жизнь, и ощутимо она скудеет и тускнеет, когда его оказывается в нехватке. Это тот, о каком в старину говорили – «порох». Точно ли говорили?
Ведь порох – пых, и нет его, а в этом характере главное – именно:
БЫСТРОТА ДЕЯТЕЛЬНОГО НАЧАЛА…
Нет, всё-таки точно, если мы вспомним про энергию пороха в канале ружейного ствола, только здесь посыл – не разрушающий, а созидающий.
Вот такова и героиня записок Л. Мироновой. Её посылы и порывы и быстры и неожиданны, да и не безрассудны ли порой? Увидела маленьких попрошаек, узнала, что они из детдома. И примчалась туда работать, бросив тихую преподавательскую институтскую службу…
«Дети» (те ещё дети!), по идее, должны самообслуживаться, но делать ничего не хотят – так сделаю сама! И убирает, моет пол, торчит в детдоме до полуночи, а у самой, между прочим, своих двое. Да и награды дождалась – однажды «благодарные воспитанники» написали на неё жалобу: мол, плохой воспитатель, ребенка по лицу ударила (парню лет 17-ть…).
Ну, мы, пожалуй, несколько сгустили краски… Жалобу дети написали, но не по собственной инициативе – «заботливые» взрослые помогли. Да и отказались от неё очень скоро «обиженные» – по одному подходили к списку и вычеркивали свои фамилии, подписывая, тем самым, приговор воспитательнице.
.. Есть такая одна особенность: от порохового характера – в семье, в бытовом обиходе, в школе, если это учитель, на службе, в детских компаниях – многое принимают без обиды, чего другим бы не простили. И не потому, что снисходят: что, мол, с ним поделаешь, – в ином причина.
Тогда это бывает, когда видят за всеми его вспышками, бурями и порывами – БЕСКОРЫСТИЕ.
Обузили мы это слово. Как услышишь, так сразу непроизвольно ждешь, что вслед скажут – денег не берет, либо – на общественных началах… А в неоглядном мире человеческих отношений действительно «не в деньгах счастье». Детдомовцы ведь выделили и отличили Ольгу Николаевну не потому, что она вещичек не тащит и продуктов не уносит из дэдэ. Многие её коллеги тоже, видимо, от этого порока воздерживались.
Дети ещё одно почувствовали: и к МОРАЛЬНОЙ ПРИБЫЛИ она тоже не стремится! Не самоутверждается за их счёт, не требует благодарности, не рассчитывает обменять свою самоотверженность на их послушание. И если уж взрывается, так не от обиды – «не ценят», а от гнева – «нельзя же так жить!» А как они живут? Не бедно (шефы одаривают щедро), праздно (лень здесь узаконена, дети понятия не имеют, что такое коллективный труд), каждый – сам за себя (съесть чужую порцию – дело обычное: сам виноват, опаздывать не надо. И не оттого, что голодны: просто здесь так заведено. А спасаются отчасти «красотой»: «.. На стенках развешены картинки – синеглазый Делон, знойный Боярский, экстравагантные модницы, вид на море и ещё что-то бессюжетное…» Насмешки нет в этих строках и в этом тоне, читатель, только одна горечь… – да нельзя же так жить! Да они и не живут! МЫ так живём.