Детский дом и его обитатели
Шрифт:
Завод уже явно заканчивался, был на исходе. И мне не хотелось её перебивать. Я такой степени откровения ещё не видывала и не слыхивала. Может, и, правда, начать «вращаться»?
– Ну, ты всё молчишь? Скажи, что именно вы хотите миру доказать? Всего лишь что нормальный быт, надёжное благополучие – это пошлое мещанство?
Она нервно зевнула и продолжила.
–.. Ты всё из своего дома вытащила и принесла сюда – зачем? Чтобы нас уколоть? Мол, все вы погрязли в стяжательстве, одна я чистенькая? Несёшь свет заблудшему человечеству?! Но, слава богу, ваш век кончается! Вас осталось совсем немного. А те, кто есть, легко исправятся, когда им под нос сунут кусок вкусной колбасы. Забудут про свои дешёвые идеалы и побегут за вкусным и аромантным кусочком…
И эта – про колбасу! Сговорились они, что ли?
– Скоро, скоро уже человечество вздохнёт свободно.
Избавится от непрошенных спасителей… Что выпялилась? Первый раз правду слышишь? Не ожидала от меня? Думала, я так, серенькая девочка из провинции? Дурочка из переулочка? Шестёрка у дирюги? Нет, ошибаешься, ты ещё не знаешь, сколько всего здесь!
Она отчаянно колотила себя в грудь.
–.. Я на этом не остановлюсь. Я буду идти в гору, стану директором, министром, у меня будет своя «чайка»! Но пока всё это здесь, в моём сердце… Ты не знаешь, сколько горечи там накопилось! Шекспиру не под силу было бы рассказать о моей трагедии… Но нет, я не сдамся… Я обязательно стану директором… министром… депутатом… потому что я – лучшая!.. И у меня будет своя «чайка», но только надо избавиться от таких, как ты…
Она снова отчаянно колотила себя в грудь. Мне казалось, что она плачет. Но тут она вдруг громко захохотала, потом резко выпрямилась, и сказала тихо, но очень грубо и даже жёстко:
–.. Любому отчаянию приходит конец. Пришёл конец и моим страданиям. Посмотри на себя в зеркало. Посмотри, и ты увидишь, что каждая чёрточка твоего лица выдаёт давнюю закоренелую болезнь – страсть мучить других. Да, вы – врождённые мучители! Вас всегда будет терзать ваша вечная духовная неустроенность. У вас нет прочных связей с миром нормальных людей. Вам ненавистно всё то, что выгодно и приятно естественному человеку. У вас даже нет сил, чтобы иметь нормальную семью. Это слишком пошло для вас! Своё убожество вы нагло выдаёте за добродетель… Вы давно уже утратили надежду жить и радоваться жизни, как это делают более удачливые люди. Вы их ненавидите! Ваша злость на жизнь – наркотик. Да, наркотик, который вгоняет вас в эйфорию. Мирно жить вы не хотите. Потому что в мирной жизни нет драйва! Вам там скучно! Но ты зря надеешься, что народ и дальше будет следовать за вами… Люди прозревают быстрее, чем вы думаете…
Нет, точно пора. Пора начинать вращаться. А то, и, правда, нечто сногсшибательно умопомрачительное мимо меня прокурсирует… И я, как всегда, буду не в курсе.
– Мы достаточно наказаны за самообман, за то, что верили вам! Истина на нашей стороне… А твои ублюдки завтра же отвернутся от тебя, вот увидишь! Стоит их только поманить, и они побегут за яркой обманкой… И вспоминать тебя будут только тогда, когда захотят выругаться в твой адрес… Ты им золотые торы обещаешь – где они? Настоящее милосердие в том, чтобы ничего не обещать, никогда не говорить людям, что они могут то, чего, на самом деле никогда не смогут. Но ты им сулила светлое будущее, и они рты раззявили. Это же так завлекательно – попасть в институты, в интеллигенцию… В благородные… А у них, этих твоих хануриков, одна извилина в голове, и второй никогда не будет… Это не люди, это же… разновидность скота! Да, скота!
Так, так…
Кое-что про скотный двор уже проясняется.
– … Наследственность не пустяк! Общество не сможет развиваться нормально, если оно не научится защищать себя от вторжения плебса. А? Что молчишь? Ну, хоть слово скажи! Ну, заплачь, выругайся… Пошли меня вон… Не хочешь? А ты уже ослепла, оглохла, а?
И мне снова стало казаться, что я слышу уже где-то слышанное. Слова, гадкие, глупые, липкие, как смола, вязли и вязли в ушах. Они, эти злобные выкрики, как бы существовали сами по себе, вне Т.С., вне всякого здравого смысла…
– …. Если мы хотим выжить, – кричала она визгливо, – мы должны, обязаны понять, что в этой варварской стране истинно мыслящих людей горстка, малюсенькая горсточка, их-то и надо пестовать как элиту, а не этих выродков, которых шлюхи-сифилитички пригуляли от такой же, как и они сами, погани… Наши беды кончатся тогда, когда общество смело скажет правду самому себе – нас губит миф. Миф о всемогущем человеке! А это не так. Человек слаб и жаден. И нечего ему вбивать в голову клин о всемогуществе. Но вы, мучители человечества, не верите ни в бога, ни в чёрта. У вас один идол – ваш бестелесный идеал. Вы обманули себя, обманули многих из нас и хотите, чтобы обман длился вечно? Нет, нет, и нет! Убогоньких вы ещё можете морочить, но нас этой чушью уже не проймёшь… Мы избавились от вашего гипноза… Мы хотим не бороться, а хотим жить… Сегодня, сейчас! «Ах, ах, ах! – кричите вы. – А как же без идеала?! Как же нетленная наша душа?!» Да чихать мы хотели на вашу бестелесную идеологию! Вы просто больны этим! Да, вы – душевнобольные! Но ничего, мы вас вылечим. Так вылечим, что правнукам своим закажете хворать на свой манер…
Вас надо лечить насильно, для вашего же блага. Этот бред у вас, видно, крепко сидит в голове. Вы хотите и нас приучить работать за так. Нищенствовать? Так-таки? И хотите, чтобы нормальные общество вам за это памятник поставило? Но нет, мы вам говорим – хватит идеала! Мы хотим нормальной человеческой жизни! Оградите нас от монстров, которым место в резервации, а не среди разумных людей. И мы говорим – защитите нас законом! Платите нам нормальные деньги, и нечего навязывать возвышенный взгляд на работу. Человек рождён для счастья, как птица для полёта! Для удовольствия, а не для работы… Не для рабства! Равенство, коллективизм, справедливость, торжество труда, всеобщая любовь… Хватит с нас этого дикого бреда! Хватит варварства! Весь цивилизованный мир живёт как люди, а мы почему-то должны страдать… Только честолюбивая бездарь тщится вознестись над всем миром! Нормальный человек живёт и радуется тому, что есть… А вы? Выдумали идейный бред и мучаете с упоением садиста тех, кто им не заражён… Мы смертельно устали от вас. Смертельно!
Она несколько раз прерывисто вздохнула и протянула руку вперёд, будто хотела меня потрогать, потом покачала раскрытой ладонью перед моими глазами – ну просто прелесть что за девочка…
– Эй, ты хоть слышишь? Ты слышишь меня? Для кого я стараюсь? Не бойся, я не антихрист и не инквизитор, это я – твоя совесть, ку-ку! Иногда и шоковую терапию можно применить… Для твоего же блага… Сейчас у тебя ещё есть шанс, но завтра… – торжественно и возвышенно произнесла она.
Дальше я уже ничего не слышала.
Постепенно фигура её стала блёкнуть, удаляться, как-то вся расплылась, будто медленно растворяясь в надвигавшейся мгле…
Но вот она и вовсе исчезла…
Я знала, что она где-то здесь, но она как бы переместилась в иное, отдельное от меня пространство. Мне даже стало казаться, что если я встану и шагну вперёд, то пройду сквозь неё. Но меня уже ничто не удивило бы – даже если она вдруг уселась бы в урну для мусора и пронеслась в ней по отрядной, воспарив над столами и стульями…
Или вместо языка вдруг высунула бы огромное ядовитое жало.
Всё это было бы нормально!
Лица, лица, лица… Ханурик, Мамочка, Игорёк, Лиса… Смех, визг, песни…
Мне кажется – или так оно и есть? – что в отрядной полно народа, и что это уже не наша обычная отрядная, а чудесно украшенный огромный и прекрасный дворец…
И стоит он посреди большого цветущего луга. А на том лугу растут удивительные цветы, на высоких прозрачных стеблях, с перламутровыми лепестками и яркими серединками…