Детский дом и его обитатели
Шрифт:
Нам так хорошо, так счастливо, что даже тревожно на душе. Будто за горизонтом уже поджидает чёрная точка, которая вот-вот станет грозовой брюхатой тучей…
Я вглядываюсь в лица детей. Ханурик весёлый, а щёки бледные. И ладошки влажные… Не заболел ли?
А Лиса что? Кашляет… Опять что ли курит, злодейка?
Беев дико верещит – Кирка молотит в воспитательных целях… Завтра же вон их командиров!
Дети
А это кто? Огурец! Стихи читает… Да ещё рукой помахивает… Он любит мороженое, надо бы нам устроить небольшую пирушку с пломбиром за сорок восемь на десерт… А вот она бы выпила стакан тархуна… Два стакана… Как хорошо, однако, читает Пастернака!
Я пропал, как зверь в загоне,Где-то люди, воля, свет,А за мною шум погони,Мне наружу ходу нет.Что же сделал я за пакость?Я убийца, я злодей?Я весь мир заставил плакатьНад судьбой страны моей.Так, Пастернак в ход пошёл… Но тут ему Лиса из Тютчева:
Чему бы жизнь нас ни учила, Но сердце верит в чудеса, Есть нескудеющая сила, Есть и нетленная краса. И эта вера не обманет Того, кто ею лишь живёт, Не все, что здесь цвело, увянет, Не всё, что было здесь, пройдёт! Но этой веры для немногих Лишь тем доступна благодать, Кто в искушеньях жизни строгих, Как вы, умел, любя страдать. Чужие врачевать недуги Своим страданиям умел… умел…
– Ты что там бормочешь? А? Я тебе говорю!
Снова выплыло из серой мглы ужас до чего знакомое лицо…
Вспомнила! Да, вспомнила…
Кто душу положил за други И до конца всё претерпел.
– Нет, ты точно спятила. С тобой невозможно говорить.
Она очень близко наклонилась ко мне, даже хотела потрогать мой лоб – ну это уже слишком. Я снова встала.
– Прошу тебя, уйди.
Она надменно пожала плечами, но всё же, на всякий случай, сделала пару шажков назад.
– Я ж как лучше… Так ты как? Нормально себя чувствуешь? Я ничего… Нет, правда… К ней с добром… Гонор всё это…
Я пошла на неё.
– Пожалуйста! Выйди вон.
Вероятно, вид мой был таков, что она мгновенно испарилась.
Так-то будет лучше!
Нет, рано вы празднуете победу, однако, черти полосатые…
Она ушла, и – слава богу.
Я села в кресло и вдруг почувствовала невероятную лёгкость во всем своём существе. И на душе стало тепло и светло.
Такое ощущение бывало когда-то в детстве, во снах…
Ну что ж, прекрасно. Вот и наступила ясность. Все вы здесь, на виду, уже выстроились в боевое каре…
Вражеская армада! Когда противник виден так ясно, уже легче.
Атмосфера неопределённости и вечного ожидания «счастливого конца» наконец-то прояснилась – до прозрачности чистой детской слезинки…
Раз, два, три… сколько там вас?
Вот так, извиваясь и корчась, истина преподносит себя в самый неподходящий момент. И сколько ни пытайся увильнуть от её ранящего жала, оно всё равно тебя настигнет. И теперь, когда деваться от неё совсем некуда, придётся посмотреть правде в глаза.
Нас предали! Но ничего, мы ещё не так слабы, как это кажется, и мы ещё поборемся. Хватит уже наивной веры в добродетель просвещённого начальства, «осознавшего» свои грехи!
Всё наглая, подлая ложь!
Мы не дадимся так просто… Мы… мы…
Вдруг в висках заломило. Свет померк… Едва различаю вошедшую Надюху.
– Есть хотите?
Она протянула мне кусок пирога.
– Вы чего это? Теперь полный порядок. Пацаны за Бельчиковым уже пошли. Ладно вам переживать. Да придёт он! Всё ж кончилось…
От боли онемели и мысли, и душа, и тело…
– Нет, девочка моя, всё только начинается… – сжимая виски ладонями, едва смогла произнести я.
Земля стремительно уходила из-под ног, на грудь ложилось нечто тяжкое и душное.
Мрак… Звенящая тишина…
И в этой упругой, бездонной тишине ломающийся от рыданий пронзительно-родной Надюхин голос:
– Вы что?.. Вы что это? Не надо! Слышите?.. Ну, хватит уже… Слышите? Мы… Мы псковские!.. Мы прорвёмся! Прорвёмся, слышите?
И она обняла меня.
Москва
октябрь 1982 г. – июль 1988 г.
Рецензии на повесть «Детский дом» (пресса 1987–1990)
Осторожно: дети!
(Георгий Вирен)
«Литературная газета», номер 41,7 октября 1987 г. стр. 4
«Прошло несколько лет с тех пор, как я впервые переступила порог детского дома и стала свидетелем той стороны жизни, с которой мне ещё не доводилось сталкиваться. Мне открылся как бы мир наизнанку. Мало сказать – я испытала потрясение.
Я словно переместилась в другое пространство сознания. Более всего удручало то, что тысячи и тысячи людей, добрых, хороших, не видят или не хотят видеть трагедии, развертывающейся рядом с ними…»
Эти строки из «Детского дома» Ларисы Мироновой – повествования, имеющего подзаголовок «Записки воспитателя». Оно ведётся от лица воспитателя Ольги Николаевны. Но в заключение автор открыто выступает от себя, и потому Ольгу Николаевну и Ларису Миронову я воспринимаю как одного и того же человека, хотя, вероятно, это и не входило в замысел автора.