Чтение онлайн

на главную - закладки

Жанры

Детский сад. Дебют в России. Книга о том, кем, каким образом и на каких основах было создано российское дошкольное воспитание
Шрифт:
* * *

Для молодого человека, желавшего посвятить себя педагогике, не было лучшей школы как та, куда попал Гугель. С одной стороны опытный, просвещённый, с прямым и благородным характером руководитель, а с другой – довольно обширный пансион, богатый всеми возможными учебными пособиями, в котором обучалось юношество самое разнохарактерное по сословиям: там были княжеские и графские дети, были и дети иностранных негоциантов, и богатых ремесленников и чиновных особ; однако не было различия ни для кого, и вся эта разнообразная, живая толпа воспитывалась настолько свободно, сколько нужно было для проявления юношеских характеров и природных наклонностей во всей их наготе, чтобы через то успешнее потом направлять их к благим целям жизни. Известные в то время в Петербурге наставники преподавали в этом пансионе: там обучали и П.Н.Фус, и Н.И.Греч, и К.И.Арсеньев, и А.Г.Ободовский и другие. Если где успешнее всего может идти воспитание юношества, так это именно в таких небольших педагогических кружках, к каким принадлежал пансион пастора Муральдта. То время, в которое находился в нём Гугель, было самым цветущим для этого учебно-воспитательного заведения; впоследствии, когда Муральдт стал отчасти прихварывать, отчасти рассеиваться большим знакомством, какое он имел в Петербурге, пансион стал упадать и, сколько мне известно, уже никогда не доходил до прежнего своего состояния. Муральдт как будто предчувствовал это, уговаривая потом часто Гугеля оставить Гатчинский Воспитательный

Дом и принять от него в своё заведование пансион, и Гугель в последние годы сам раскаялся в том, что не последовал столь благому призыву. Конечно будущее не в наших руках, но позволительно предполагать, что если бы Гугель принял предложение Муральдта, он и более бы сохранил себя, и скорее бы достиг каких-либо определённых результатов от своих педагогических тенденций. Он как Песталоцци, да и как все вообще педагоги с истинным призванием, жил в идеях; если он что задумывал, то только этим и был занят и не смотрел на препятствия со стороны материальных средств, лишь бы привести в исполнение задуманное; формалистика обыкновенно стесняла его, а где же её больше и где же она мелочнее, как не в казённых учебно-воспитательных заведениях? Пробовать методы, делать постоянно опыты над тою или другою из них – был его конёк, точь-в-точь как у Песталоцци, который только при помощи товарища своего Шмида, педагога спокойного и настойчивого, успел осуществить свою методу. Но зато сколько огня, сколько жизни проявлял он во всех своих начинаниях и как всё это должно было возбудительно действовать на всех его окружающих!

Для таких натур нужны простор и свобода в действиях, которых казённое заведение никогда доставить не может; частный же пансион, да ещё с хорошими материальными средствами есть лучшее для того условие. В казённом заведении, особенно если оно многочисленное, вы не можете ввести ни одной методы, произвести ни одного опыта без того, чтобы не сделать в нём ломки, не коснуться чьего-либо частного интереса, который от этого непременно пострадает. Вы находите, например, необходимым усилить в таком-то классе преподавание такого-то учебного предмета, на время уменьшить уроки или прекратить их совсем по другому предмету; в частном пансионе всё это вам легко сделать так, что даже этого и не заметят; но попробуйте произвести подобные перемены в казённом заведении, и сколько голосов вы восстановите против себя, которым мало надобности до того, что перемены эти вынуждаются общим благом и самым высшим интересом всего заведения, лишь бы вы не касались до их кармана. Предприимчивый Гугель сначала не смотрел на это, а потому ежегодно изменял расписание уроков, и впоследствии за одно это нажил уже себе много врагов.

Под руководством Муральдта Гугель приобрёл много. Муральдт умел не только беспрестанно возбуждать молодых людей к труду, но и следить за ними зорко, чтоб они непременно исполнили то, что им было поручаемо. «Были времена, – говорил мне Гугель, – что я спал не более пяти часов в сутки и с утра до позднего вечера был поглощён то уроками, то занятиями по своему образованию, то работами собственно для пастора. Муральдт употреблял меня повсюду; по его назначению я давал уроки, которые даже и не входили в мои определённые занятия, а по вечерам занимался также с отставшими пансионерами. Я работал сверх того при нём, вёл его корреспонденцию, сводил счёты, прочитывал по его указанию книги, о которых потом должен был давать ему подробный отчёт и проч. и проч. Для моей пылкой и восприимчивой натуры такая трудолюбивая жизнь была чрезвычайно полезна; она приучила меня к усидчивости, настойчивости, терпению, что так необходимо для педагога. Не полагайте однако, чтобы Муральдт поступал так из своекорыстия; отнюдь нет: эта слабость менее всего была свойственна его характеру. Он сознавал, что чем больше противопоставлять молодому человеку препятствий и менее удовлетворять его прихотям и наклонностям к внешней жизни, тем значит больше приготовлять его к самостоятельной деятельности и вырабатывать в нём ту энергическую силу, которая так нужна в нашем звании. Но когда он замечал во мне особое утомление, тогда приказывал всё бросать и непременно предаться надлежащей рассеянности для восстановления упавших сил моих, и здесь-то он столько оказывал ко мне внимания, столько заботливости, не жалея ничего, чтобы только доставить мне удовольствие, что и самые родные мои не могли бы оказать мне больше привязанности».

Впечатления юности никогда не изглаживаются, и Гугель до конца дней своих питал к своему наставнику самое глубокое уважение.

В 1826 году Гугель держал особый экзамен в С. Петербургском университете на звание учителя немецкого языка и вскоре потом, оставаясь по-прежнему в пансионе Муральдта, поступил учителем в Инженерное Училище. Инженерное Училище он оставил только при переходе в Гатчинский Воспитательный Дом. Далеко от того, чтобы назваться красивым мужчиною, Гугель тем не менее имел привлекательную наружность, с первого знакомства с ним чрезвычайно располагавшую к нему; при горячем, легко воспламеняющемся нраве, он был добр от природы, доверчив и всегда готов был прощать обиды и забывать их при первом примирении. Наделённый с избытком силою воли и предприимчивым характером, он отличался в особенности тою способностью, которая так нужна в деле воспитания, хотя и редко встречается в педагогах: это умение читать в детской душе и предугадывать её лёгкие, едва заметные проявления. При таких счастливых свойствах он обладал ещё крепким, атлетическим телосложением, был трудолюбив и деятелен в высшей степени. Для него просидеть за работою до двух, трёх часов ночи, а в 8 часов утра быть в классе, и часто поспеть к сроку прежде других, ничего не значило. Не столько Петропавловской школе, сколько Муральдту и собственной деятельности он обязан был своим образованием: скудные сведения, которые тогда приобретались повсюду, даже и в университете, не могли довольствовать этой жаждавшей познания души; он скоро понял всю бедность таких познаний и, как сам неоднократно говорил, в пансионе Муральдта принялся за совершенное своё преобразование, начав с элементарных познаний. Метода англичанина Гамильтона, состоящая в изучении иностранного языка по надстрочным переводам, при беспрестанном сравнении обоих текстов, с которою он прежде всего познакомился и которая относится к методе Жакото, как часть к целому или вид к роду, пособила ему приобрести достаточные сведения в иностранных языках, в особенности в английском. Обширное чтение, начатое ещё в пансионе Муральдта и направляемое этим просвещённым мужем, и потом постоянно продолжаемое в Гатчине, на которое он посвящал каждый досужий час, довершило его образование. Он имел библиотеку хотя небольшую, но составленную из лучших сочинений, как по педагогике, так и по наукам, с нею соприкосновенным. Достойно было удивления, с какою лёгкостью и быстротою выучился он русскому языку. В первое время пребывания его в Гатчине он говорил и писал по-русски очень ошибочно; но не более как через год совладал и с трудным для иностранца русским произношением и с русскою фразеологией. Грамматика живых языков, в особенности сравнительная, а также география были любимыми его занятиями. Будучи по преимуществу автодидактом, он так изучил грамматики языков немецкого, латинского, русского и французского, беспрестанно сравнивая их между собою, что мог служить образцовым преподавателем иностранных языков, каким и был на самом деле. Ученики его всегда делали замечательные успехи.

* * *

Гугель поступил инспектором классов в Гатчинский Воспитательный Дом в 1830 г. по рекомендации А. Г. Ободовского и по испытанию, ему сделанному самим статс-секретарём Учреждений Императрицы Марии действительным

тайным советником Григорием Ивановичем Вилламовым, который тогда имел высший надзор над учебною частью. Вилламов, определив инспектором иностранца, да ещё вдобавок и бесчиновного, умел тотчас же поставить его в надлежащие отношения к прочим властям огромного воспитательного заведения и вообще дать ему значение, соответствовавшее его положению, как инспектора. Таким образом, в обширном, многообразном Гатчинском воспитательном доме, где тогда было до 1200 детей обоего пола и всех возможных возрастов, владеющем обширными материальными средствами, Гугелю было где, при данной ему возможности высшим начальством, приводить в исполнение свои проекты, которые у него роились в голове и сменялись одни другими беспрестанно.

Но справедливость требует присовокупить здесь, что это-то и жаль было видеть в нём, что он был слишком скор в своих действиях, не умел ни достаточно сдерживать себя в том, что предпринимал, ни достаточно выжидать результатов. Я отношу это к тому, что он не довольно имел опыта в управлении учебною частью огромного заведения, слишком предавался страсти к реформам, которая в начале тридцатых годов также была сильна в русском обществе, как и в новейшее время; не довольно сознавал ту истину, что в огромных учебно-воспитательных заведениях никогда не бывает, по множеству соприкасающихся между собою обстоятельств, чтобы какая-либо идея, даже самая счастливая, могла быть тотчас принята, усвоена и осуществлена на деле всеми исполнителями. Внутренняя жизнь учебных заведений, особенно большого размера, не то, что внешняя: она совершенствуется десятками лет. Впрочем, нет сомнения, если б обстоятельства впоследствии также ему благоприятствовали, как они благоприятствовали в начале, если б поболее было около него людей, которые бы искренне разделяли с ним его намерения, а подчас и более имели к нему сострадания, когда он в особенности нуждался в поддержке, то этот недостаток, с приобретением большей опытности, уничтожился бы в нём мало-помалу.

* * *

Справедливо замечание князя Одоевского, что Гугель был преимущественно практический педагог. Природа наделила его для этого богатыми средствами, но не полагайте, чтобы педагогика далась ему скоро, без тяжкого предварительного учения. С одной стороны, читая много, с другой, обретаясь беспрестанно между детьми, он не упускал ни малейшего случая наблюдать над ними, не только в их занятиях науками, но и в их играх. Когда он отдыхал бывало после трудов, то садился в своём кабинете к окну, обращённому на двор, обыкновенно наполненный играющими детьми, и тут-то начинал делать свои наблюдения. Это была для него, так сказать, педагогическая экскурсия, которою он очень дорожил. И надобно было видеть, какие верные, какие меткие замечания выносил он каждый раз из этих своих наблюдений. Он знал всю цену каждого самостоятельно добытого опыта; он понимал, что вносит пытливый ум в общую сокровищницу знаний человеческих из трудных бдений своих, из долгой, спорной беседы вопрошающего духа с наукою, которая всегда увлекает, но не всегда разрешает сомнения.

И он блестящим образом начал своё новое звание, как инспектор классов огромного и разнообразного заведения, и многое бы сделал, если б сначала не тяжкая болезнь, а потом смерть не прекратили так рано его полезной для детей жизни. Это был метеор, ярко озаривший горизонт и вскоре скрывшийся в даль недосягаемую. Но тяжкая болезнь его произошла не от трудов научных, которые при всей внешней горечи своей всегда доставляют столько сладости для ума пытливого и наблюдательного, что предупреждают зло и скоро восстановляют утраченные силы; нет, крепкого Гугеля сломили люди, или правильнее, та точка зрения, с которой он смотрел на них. Надобно сказать правду: взысканный слишком скоро отличиями за свои успехи по службе, он вопреки своему скромному званию, не умел удержать вовремя порывов своего самолюбия; вступал в ссору с людьми, о которых не должен бы был и думать, а тем менее огорчаться их нелепыми толками и выдумками. По симпатичной натуре своей слишком увлекавшийся людьми при первом знакомстве с ними, хотя их вовсе не мог ещё и узнать, он не затруднялся однако ж, по чувству к истине, открыто разочаровываться в них, когда узнавал их ничтожность. А разве дорогая посредственность когда-либо простит вам, что вы ошибались в ней, когда её хвалили, ещё не узнав её хорошенько, а потом были только справедливыми, когда ознакомясь с нею поближе, стали отклоняться от её бездарных услуг? Да, неоспоримо, Гугеля погубили дрязги, имевшие в последние годы его жизни весьма дурное влияние на всё заведение. Но, грустная мысль! почти нет учебного заведения, история которого не представляла бы нам примеров подобной вражды мелких страстишек, кончавшейся обыкновенно потерею людей замечательных по своим дарованиям и торжеством убогой, своекорыстной посредственности.

* * *

Первым делом Гугеля, по вступлении в должность инспектора, было заняться преобразованием низших классов. Там до него существовала метода Ланкастера для обучения чтению, письму и первым четырём правилам арифметики. После так называемой пономарской методы, где дети сидели по году и более за азбукою и складами и всё-таки не научались порядочно читать, этот способ обучения, распространённый в России кажется Н. И. Гречем и введённый им в Гатчинском воспитательном доме в 1821 году, был, конечно, новым шагом вперёд в дидактическом искусстве. По крайней мере в этом, хотя тоже чисто механическом способе, было гораздо более движения для детей и возможности развивать и грудь, и голос их через явственное, громкое произношение по команде слов и целых предложений. Самый порядок, по ней устроенный, где дети распределяются на небольшие отделы или группы по успехам их в грамотности, это мониторы из них же самих, которые друг от друга заимствуют новые упражнения и передают их потом заведующим ими группам, всё это вместе, особенно на постороннего, не знакомого хорошо с делом, должно было производить приятное впечатление. Машина как будто действует сама собою, а учитель остаётся скрытым двигателем. Но всё это только по наружности: в сущности же это театр марионеток, где дети, пожалуй, упражняют свою память, укрепляют также голос в членораздельных звуках, приучаются к правильному движению своих членов и при сидении, и при стоянии; для развития же мышления не имеют ни времени, ни места. Ещё хорошо, если попадётся учитель живой, расторопный, деятельный, который не только сумеет завести такую машину, но и поддерживать в ней равномерное, правильное движение, дело, по крайней мере по наружности, будет идти хорошо; не то бывает при учителе вялом, впрочем даже и не вялом, а при существе мыслящем, для которого делается невыносимою эта многочасовая механическая работа, хотя и бывают частые остановки для отдыха. Худая сторона методы обнаруживалась в особенности тогда, когда дети из класса ланкастерского переходили в класс разумного чтения и первых, развивающих их душевные силы упражнений в языке. Ничто так не вредит первоначальным успехам как привычка читать без размышления, то есть схватывать глазами одни только знаки слов и передавать их голосом без всякого участия мысли; но это-то именно чаще всего и случается с детьми, обученными грамоте по методе Ланкастера…

Гугель тотчас понял всю несостоятельность методы Ланкастера, совершенно отстранил её в Доме и вместо её ввёл обучение грамоте по методу Стефани, усовершенствованной Оливье, которую ещё более упростил Жакото. Жакото хотел, чтобы каждый, самый бедный гражданин умел читать Евангелие, понимать законы своей страны, знакомился основательнее через чтение с своим бытом, с своими занятиями, не употребляя на всё это больших издержек, которых он сделать не может и – как нельзя лучше достиг своей цели. Что его метода не утвердилась и была заглушена критикою, это ещё ничего не доказывает: мало ли в истории наук таких примеров, что учёные восставали против истин, пред которыми благоговело потомство?

Поделиться:
Популярные книги

Белые погоны

Лисина Александра
3. Гибрид
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
технофэнтези
аниме
5.00
рейтинг книги
Белые погоны

Маверик

Астахов Евгений Евгеньевич
4. Сопряжение
Фантастика:
боевая фантастика
постапокалипсис
рпг
5.00
рейтинг книги
Маверик

Не верь мне

Рам Янка
7. Самбисты
Любовные романы:
современные любовные романы
5.00
рейтинг книги
Не верь мне

Защитник

Астахов Евгений Евгеньевич
7. Сопряжение
Фантастика:
боевая фантастика
постапокалипсис
рпг
5.00
рейтинг книги
Защитник

Апраксин двор

Пылаев Валерий
2. Волков
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Апраксин двор

Довлатов. Сонный лекарь 2

Голд Джон
2. Не вывожу
Фантастика:
альтернативная история
аниме
5.00
рейтинг книги
Довлатов. Сонный лекарь 2

Идеальный мир для Лекаря 7

Сапфир Олег
7. Лекарь
Фантастика:
юмористическая фантастика
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Идеальный мир для Лекаря 7

Покоривший СТЕНУ 4: Четыре ответа

Мантикор Артемис
4. Покоривший СТЕНУ
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
рпг
5.00
рейтинг книги
Покоривший СТЕНУ 4: Четыре ответа

Вернуть невесту. Ловушка для попаданки

Ардова Алиса
1. Вернуть невесту
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
8.49
рейтинг книги
Вернуть невесту. Ловушка для попаданки

Я снова не князь! Книга XVII

Дрейк Сириус
17. Дорогой барон!
Фантастика:
юмористическое фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Я снова не князь! Книга XVII

Последняя Арена

Греков Сергей
1. Последняя Арена
Фантастика:
боевая фантастика
постапокалипсис
рпг
6.20
рейтинг книги
Последняя Арена

Невеста вне отбора

Самсонова Наталья
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
7.33
рейтинг книги
Невеста вне отбора

Идеальный мир для Лекаря 18

Сапфир Олег
18. Лекарь
Фантастика:
юмористическое фэнтези
аниме
5.00
рейтинг книги
Идеальный мир для Лекаря 18

Идеальный мир для Лекаря 23

Сапфир Олег
23. Лекарь
Фантастика:
юмористическое фэнтези
аниме
фэнтези
5.00
рейтинг книги
Идеальный мир для Лекаря 23