детский сад
Шрифт:
– Ты!
– показал на Максима дулом.
– Пойдем!
Его не было долго. Егор за это время несколько раз облазил их сарай, пытаясь обнаружить что-нибудь полезное. Это, видимо, раньше был хлев - низкая дверь, остатки деревянной загородки посередине, солома вперемешку с землей, маленькое оконце, забитое сейчас наглухо. Свет пробивался только лишь через щели вокруг двери и кое-где из-под крыши. Стены из толстых досок, загнутые гвозди, надежная клетка. Разве что спалить. Или, как это, солому поджечь у входа,
Он устроился у щели возле двери и постарался отвлечься. Виден был снег, кусок забора из трех жердин и мутное небо, отвлечься получалось плохо - воображение разыгралось. Наконец послышались скрипучие шаги и Макса втолкнули назад.
– Ты!
– на Тезку.
Вроде цел. Улыбается.
– Ну что там?
– Да гад этот там, что там! Сидит!… Батька Махно!
– Максим сплюнул.
– Юродивый!… Сначала спрашивал все кто, да что, да как, потом забегал, ругаться начал. Идиот!
– пожал плечами.
– А ты что говорил?
– Да пошел он в жопу, говорить с ним! Таких давить надо, из рогатки расстреливать, а не разговаривать с ними!…
Старый добрый Макс.
– Чего Света его отпустила? Он же маньяк! Сразу видно. Стас недоверчиво качал головой. Максим хохотнул.
– А еще Егорушку сразу позвали, прикинь? Он там с ума сойдет от таких говорунов!
Егор тоже засмеялся. Да уж! Смех был странный, всхлипывающий, трудноостанавливаемый.
Втолкнули тезку. С ним как-то быстрее управились.
– Ты!
– на Стаса.
Тоже вроде невредим, и из башки замотанной уже не капало.
– Ну что там? Что?
– Ну… Спрашивал…
Переглянулись, давя смех.
– А ты? Ты что?
– Ну…
Тут не выдержали и прыснули. Тезка смотрел непонимающе.
– Ничего.
– наконец выдавил Макс.
– Сейчас Стасик за всех споет! Стаса не было долго. Когда его впихнули и Егор поднялся навстречу, заметил, что у него губа разбита.
– Ты!
– сказал детина и ткнул в Егора.
Банда идиотов.
Ни идиотом, ни юродивым очкарик не выглядел. Он поблескивал стеклами из-за стола и мягко улыбался.
– Прошу!
– показал на табурет. Детина встал за спиной. В избе было жарко натоплено и пахло капустой. Снял очки и совершенно киношным движением потер переносицу.
– Ну что? И как нас зовут?
По дороге Егор решил последовать примеру Максима и отмолчаться, но сейчас передумал. Надеялся,
что не из страха. Надеялся, что из любопытства.
– Вас?
– переспросил он. Очкарик улыбнулся и погрозил пальцем.
– Тебя- я…
– Егор.
– просто сказал он правду.
Тот кивнул.
– Откуда ты, такой, Егор?
– Из С.
– А откуда из С.
Неожиданно, но этот вопрос оказался болезненным. Не его дело!
– Не твое дело!
– отчетливо сказал Егор.
На плечо легла тяжелая рука, но заморыш поморщился, и рука убралась. Надел очки и посмотрел внимательно.
– Да я, в принципе, уже все про вас знаю. Товарищ твой рассказал. Максим.
Егор недоверчиво и презрительно усмехнулся.
– Не веришь? А он что тебе сказал? Что молчал героически, небось? Соврал он тебе. Ты…
– Пошел в жопу.
Сзади за шею больно схатили, но очкарик нетерпеливо махнул лапкой.
Он вышел из-за стола и встал перед Егором, изучая. Смотрел, смотрел и вдруг наклонился прямо к лицу.
– Понравилась Света?
– злобно прошипел.
А ведь Макс то был прав - что-то с головой у парня.
Посверкав своими близорукими буркалками, выпрямился и опять мягко улыбнулся.
– Понравилась. Вижу.
Отвернулся к окну, постоял. И опять неожиданно в лицо:
– Ну-ка встать!
Егор непроизвольно напрягся и это не осталось не замеченным.
Опять улыбочка, ласковое кивание. Где он этого нахватался? Наверно, кино любит. Такие гады-экспериментаторы самые опасные. А на вид заморыш заморышем. Волосы реденькие, губы синюшные, личико круглое, невыразительное.
Но черный прикид, жесткая складочка у рта и все эти рожи его слушают. Он непрост. Егор вспомнил, что недавно так же подумал о Стасе. И Стас непрост. Может даже и этот, за спиной, на самом деле тоже непрост.
Очкарик, наконец, закончил со своими раздумьями. Больше не обращая на Егора внимания, вяло махнул рукой и пошел к себе за стол. Детина схватил за волосы и дернул - обиделся, видать, за своего командира. Егор внимательно посмотрел в его одуловатое лицо.
Нет. Этот все-таки прост. Наверно.
Снаружи проехала машина.
Потом долетел обрывок разговора.
Очень хотелось на волю.
Побежать по снегу вперед, ни о чем не думая, поесть.
Желудок сразу отреагировал на последнюю мысль, согласно буркнув. Про поесть лучше было не думать. Надо про приятное. Вспомнилась Света.
Загремело железо.
– Все! На выход!
Подготовиться невозможно. В детстве, когда Егор ждал своей очереди к стоматологу, он пытался все представить, все ощущения, которые ждут. Казалось, что если все вспомнить правильно, почувствовать, то подготовишься, как бы переживешь уже сейчас предстоящее и когда нужно будет встать и пойти - будет не так страшно, а потом не так больно и неприятно. Но когда приходилось вставать и идти - было все так же страшно, а потом - все так же больно и неприятно. Поэтому он перестал готовиться, брал книгу поинтереснее и все. Зачем два раза переживать один и тот же страх?