детский сад
Шрифт:
– Вы бы хоть вывеску какую-нибудь на повороте сделали. Что люди мирные, а то страшно же ехать.
– А если напишем - нестрашно будет? Мало ли кто что написал?
– резонно заметил Денис.
Тут подгреб и обещанный провожатый. Им оказался тот самый парнишка, который стоял у шлагбаума и пропускал их. Егор обрадовался ему, как родному.
– Ну теперь, старик, положено. Давай знакомиться!
– Иван.
– протянул тот руку, сняв перчатку.
– Где ж ты, Иван, так… Столько веснушек
Егор чувствовал, что сюсюкает, но ничего не мог с собой поделать. Ванька чем-то так нраился ему. Прикольный такой. Необъяснимо.
Тот засопел возмущенно.
– А там же, где ты брови себе отрастил.
– Ого! Он дерзит! Макс, он дерзит! Садись, садись.
– захлопал его Егор по полечу.
– Наш человек!
Простились за руку с Денисом, усадили Ивана между собой, помахали вышедшей проводить уже сменившейся дежурной и тронулись.
Попетляв по улицам, оказались у другого шлагбаума. На подъезде к нему Иван вытащил из-за пазухи рацию и забубнил:
– Красный, красный, прием. Красный, прием.
Егор умилялся.
– Слушаю тебя.
– донесся скрипучий голос из космоса.
– Это Иван. Подъезжаю. Черный «Ровер», пропусти. Прием.
– Проезжай.
До самой трассы Иван не поехал, вылез за шлагбаумом.
– Во-он! Прямо езжай.
По дороге Егор приставал к нему с расспросами, но тот стеснялся, только под нос что-то бормотал и усиленно показывал дорогу. Выпустив его, хлопнул еще разок по плечу.
– Ну давай, старик! Может, свидимся еще!
– Ты это… - шмыгнул носом.
– Осторожнее смотри. Тут опасно… Приезжай еще. На рыбалку сходим.
– конопатое румяное лицо еще больше покраснело.
– Приеду, Вань.
– растроганно сказал Егор.
– Хотя я такой рыбак, знаешь.
Опять оказались на трассе, только уехать далеко не получилось.
Прямо перед носом из кустов вывернул «Камаз».
Тезка дал по тормозам, крутнул влево, а дальше закрутило по снегу и, перекувырнувшись несколько раз, машина улеглась в кювете, беззащитно выставив брюхо.
Очень быстро все получилось.
Еще только о чем-то шутили с Максом и Егор только начал что-то говорить, что-то может сейчас и ненужное, потому что говорить особенно не хотелось, но Максим пошутил, а тут вдруг большое на дороге и началась длинная-длинная секунда, в которую обнаруживаешь, что внутри все на самом деле было подвешено на очень тонкой нитке, и успевают проскочить лихорадочно-ненужные мысли о всякой ерунде нелепой мелкой, а потом тебя бьет бьет со всех сторон и бедная голова не выдерживает, вернее, кажется, что уже все, не выдержит, и вдруг тишина, и за окном бело.
Так было.
Мыча, Егор зашарил вокруг и потянулся к этому белому.
А. Стекло. Выбить. И, перевернувшись, ногой его раз, раз. Слабо. Внезапно света стало больше - дверь открылась и потянули за ногу. Туда, в снег.
8. Налет.
Егор проснулся от грохота, и почти сразу в глаза влепил мощный свет фонаря.
– Ну-ка лежать, суки, как лежали!
– заорал визгливый срывающийся голос.
– Щас гранатой п…! Руки из-под одеяла быстро! Подняли руки!
Сбоку кто-то метнулся. Макс! Кто же еще! Но тут же упал на колени, обхватив голову.
– Ах вы, б…, не поняли!
– надрывался голос.
– Открываем огонь! Руки подняли! Один, два… Егор вытянул вверх руки. Максима опять приложили прикладом и он беспомощно ткнулся в пол. Из соседних кроватей торчало еще четыре руки.
– Может их з… все-таки!
– выразительно пробасил кто-то в глубине, за дергающимся фонарем.
– Лежать, суки, и жить будете!
– опять срывающийся противный голос.
– Хотя, будь моя воля!
Хорошо, что он такой безвольный.
Сердце стучало, застукивалось.
Что же?… Почему без тревоги?…
Ну сторожа…
Как?…
Да ладно… Было бы желание…
Визгля еще понадрывался, нес всякую дрянь, гадкую, как его голос. Егор старался не слушать, только зубы крепче сжимал, пытаясь выровнять дыхание. Как учил Максим - от физики к лирике. Черт! Как он там?…
Тело, несмотря на все усилия, колотила гнусная мелкая дрожь, как перед дракой, начало которой затягивается, задерживается, а может и обойдется, и тело предает дух, сомневается, робеет, трясется.
Наконец крикун умолк, видимо ему что-то передали. Фонарь скачком приблизился к лицу и выключился.
Открыв глаза, Егор некоторое время просто смотрел.
Перед глазами было… Бревно.
А я Егор. Пудинг - это Алиса.
Как- то очень быстро все вспомнил. Это не фонарь выключился.
Видно было плохо, наверно, рано еще. Жутко чемто пахло. Егор лежал на боку, головой в стену. Подбородок и рот какие-то мокрые. Рвотой пахло! Вырвало, значит, вот тебе и праздничный ужин.
Голова раскалывалась, макушка пульсировала, отрицая саму возможность существования здесь и сейчас.
Руки были скручены за спиной.
Егор стиснул зубы и рывком повернулся на спину. В голове закрутилось, и он переждал немного, пока потолок перестал падать и исчезли черные шары.
На полу неподвижной кучей темнел Максим. Поерзал и медленно сел, спустив ноги на пол.
– Гош!
Семенов.
– Семен!… Ты как?
– Нормально! Мне Шурик веревку грызет!
– Это скотч!
– придушенный голос Шляхтермана.