детский сад
Шрифт:
– Сними.
– глухо сказал он.
– Что, Гош?
– Шапку, тебя в ней за километр видно. Ты нас демаскируешь.
– Что я?
– Сними. Пожалуйста.
Видимо было что-то убедительное в тоне - Семенов быстро стянул шапку, сунул ее в карман, откуда достал прежнюю, серую, и поспешно напялил немного криво. Егор протянул руку, поправил, повернулся и пошел дальше.
А в прошлый раз со Шляхтерманом пришлось идти, там свои приколы были.
В этом бы году школу заканчивали.
Или в прошлом.
Какая разница, просто ботинки менять пора, при чем тут Семенов.
– Гош, -
– А ты бы и сам приоделся. Егор не стал отвечать. Приодеться можно было бы, конечно, одеждыбыло полно, валялась кучами в не смешно скалившихся разбитыми стеклами витринах, но что-то ломало. Настроения не было. Разве что ботинки поменять.
– Гош, а как называется?
– Что?
– Ну, история твоя, как называется?
– Не знаю. «Чертовщина в уездном городе С., третья планета от Солнца».
– А чего так длинно? Покороче надо.
– Ну, тогда «Неумирущие», или «Невмеружрущие», или вообще как-нибудь простенько -«Одно дома», к примеру.
– Что «одно»?
– удивился Семенов.
– Человеческое существо.
– Не, так нельзя, - подумав, сказал он.
– Это же страшная история, они так не называются, надо как-то типа «Гроб на колесиках» или «Красная подушка», так как-нибудь.
– Ну, тогда «Красная…
– Там же нет ничего красного!
– Семен, может ты сам тогда назовешь, а!?
– Ну, давай тогда… «Красное печенье»!
– Почему печенье? Там же в общем-то смысл… Ну, она и сок пьет, что же «Красное печенье и сок», так, что ли?
– А может без сока? Просто печенье одно… «А когда доешь свое красное печенье, то тоже пойди и умри!» -закончил Семенов замогильным голосом.
Егор подумал. Открыл рот и на ходу поймал здоровенную снежинку, подлетавшую сбоку.
– Тоже аллегорично получается, - пробормотал.
– Андрюха, - повернулся и торжественно обратился к остановившемуся Семенову.
– Молоток. Беру назад свой наезд! Надевай обратно новую шапку. Которую так украшает твой здоровый румянец. Который ты приобретаешь, постоянно объедая меня.
– Да не, нормально.
– отмахнулся Семенов.
– И правда яркая здорово… Ничего я тебя не объедаю! Я как все ем! Я…
– Шучу, шучу, ты как все, я как все.
– повернулся Егор и заспешил по курсу.
– Мы как все, только одни румяные, а у других штаны слетают, давай, а то с тобой тут до утра…
– Эх, вот бы печенья найти, хоть когда-нибудь!
– вздохнул Семенов и жестом фокусника картинно извлек из рукава полотно от ножовки по металлу.
Замки он насобачился перепиливать виртуозно, как-то хитро оборачивал пилку вокруг дужки и так быстро-быстро руками, и все. Егор тоже пробовал, но не получалось - то полотно согнется, то еще что, да и нафига, если Семенов есть.- Крысы сожрали давно все твое печенье.
– задумчиво сказал он, разглядывая дом.
– Ну и где тут подвал?
– О!
– Семенов поднял кверху палец.
– Это самое интересное. Он обогнул Егора и прямо через кусты полез к дальнему подъезду.
– Прошу!
– распахнул железную дверь с остатками раскуроченного домофона рядом и показал внутрь пилкой.
– Что, в подъезде?
Вход в подвал притаился под лестницей, но мастерство Семенова в этом случае было без надобности - в желтом свете фонарика обитая ржавым железом дверь тонко повизгивала на сквозняке, спиленный замок валялся прямо под ней. На двери гвоздем было крупно выцарапано короткое угловатое слово. Гвоздь тоже тут валялся.
Егор мрачно посмотрел на наводчика, но тот, пожав плечами, шагнул вперед, потянул истерично взвизгнувшую створку и полез внутрь, вниз.
– А ну, паскуды!
– завопил Семенов и шумно спрыгнул с лестницы на земляной пол.
– Я вас сейчас! Где мое печенье?!
Крысы, в изобилии шнырявшие повсюду, на их появление, конечно, отреагировали - шарахались в сторону от скачущих лучей, но маршрутов своих не меняли, прятаться не собирались, Семенова не боялись. Кошек видно не было, кошки были редкостью, а собаки вообще куда-то из города делись. Егор давно хотел найти кого-нибудь для себя, чтоб свое животное было, кота, например. Спал бы рядом, урчал, но пока что-то не выходило, если кошка и попадалась, то такая зашуганая - попробуй объясни ей, что ты с самыми лучшими, понимаешь, намерениями. Кошки с трудом выживали в этом мире. Наверно, им были нужны люди. А крысам нет.
На полу еще замки валялись, и по всей длине прохода, в котором торчали посередине причудливо изогнутые водопроводные трубы, виднелись распахнутые двери каморок.
Ловить тут было нечего явно, но Семенов упрямо пошел вперед к ближайшей двери.
Егор вздохнул и поплелся вбок, за лестницу, там открылся еще проход, тускло освещенный продавливающимся сквозь маленькие отдушины светом.
И надо же, в первой же каморке луч высветил деревянную полку на стене, густо засаженную пыльными темными стеклянными банками. Егор недоверчиво мотнул головой, зажмурившись, но банки остались стоять, драгоценным хрусталем переливаясь в ласково ощупывающем их луче.
Только бы не грибы.
С трепетом потянулся, взял ближнюю - варенье! О да. Оно самое, банок двадцать по пол-литра, быстренько прикинул. Какое-то клубничное, что ли? Потер рукавом. Или смородина. А лучше бы сливовое, конечно, и чтоб без косточек. Странно, а что же тогда здесь искали? На стене висел древний велик с багажником, в углу какие-то стулья ломаные, одинокая лыжа с притороченными к ней алюминиевыми палками, в другом углу здоровенный ящик. Закрытый! Подцепил ногтями тяжелую крышку, просунул пальцы и дернул. Посередине ящика, в желтом пятне света как какая-нибудь примадонна на сцене, сидела здоровенная крысина и шевелила усами. Посмотрев задумчиво, она повернулась и неспешно затрусила к дыре в углу, на ее месте сиротливо остался лежать обгрызенный кусоккартошки.
– Зараза!
– выругался Егор и с грохотом захлопнул крышку.
Слежавшийся воздух пах плесенью и картошкой. И крысами. Или это крысы пахли плесенью и картошкой.
И эта паутина вечная. Ну кого здесь ловить? Какая нормальная муха сюда попрется? Зачем?
Представился одинокий паук, тщательно и прилежно заплетающий углы, и так и не увидевший в этой жизни ни одной мухи. А пока ждал, картошку ел.
И гвозди вечно торчат. Вообще, конечно, невеселое зрелище все эти подвалы. Понастроили люди каморок из чего пришлось, да еще и железом ржавым пооббивали. И гвозди торчат.