Детский сад
Шрифт:
— Привет, Ма, — сказал он вдруг как ни в чем не бывало. Это был Король. — Помнишь Пальму? — Он похлопал по спине человека-собаку.
— Да, — едва слышно сказала Милена.
— И он тебя помнит. Помнит, как ты его спасла. Славная собака.
Пальма уронил цветок к ее ногам, а сам, припав к земле и высунув язык, посмотрел на нее снизу вверх взглядом, полным любви и желания ласки.
— Молодчина, Пальма. Хороший песик, — прошептала Милена, почесывая ему за ухом.
Пальма тявкнул от удовольствия и завилял задом, хвоста на котором, понятно, не было и быть не могло.
—
Надо знать Жужелиц, чтобы понимать, чего им стоило расстаться с Пальмой. Он был их всеобщим любимцем. Надо знать Жужелиц, чтобы понимать, чего им стоило уступить его ей.
Милена устало вздохнула. «Ну вот, опять двадцать пять». Тем не менее она знала, как сейчас поступит.
— Что ж, пойдем, Пальма, — сказала она без особого энтузиазма. — Пойдем, мальчик. Или ты у нас девочка?
— Домой, — одобрительным хором, озаряясь улыбками, загудели Жужелицы, — она забирает его домой!
— Ну, что я говорила? — подстроилась под атмосферу Рут. — Говорила же я, что о тебе будут заботиться!
— А вам всем лучше разойтись, — кивнула Милена Жужелицам и, направляясь по кофейной дорожке к дому, споткнулась и чуть не упала. Пальма у нее в ногах пытался подпрыгивать, но анатомия у него была явно не собачья, и это ему мешало.
— Не поведешь же ты эту штуковину в дом! — попыталась встрять Рут.
— Он не штуковина, — возразила Милена, чувствуя, как голос у нее дрожит от слез, — он живой человек.
Внезапно это наивное создание у нее в ногах показалось ей самым дорогим существом на свете.
Жужелицы начали разбредаться, кланяясь и влезая на широкие плавучие листы своих собратьев. От подбирающих корни и отчаливающих от берега листов-островков по воде пошла рябь. Под стрекот геликоптеров, заходящих на второй круг, под почесыванье по-собачьи часто дышащего Пальмы, под задумчивое, удрученное покачивание головы Рут Милена по лестнице стала подниматься в свое жилище. Что-то, резонирующее с приливной волной все еще ощутимого присутствия сторонней жизни, смутно и медлительно растекалось в самом низу живота.
Едва Милена открыла дверь, как ее чуть не сбил Майк Стоун, метнувшийся к ней с балкона с озабоченным, полным тревожного участия лицом.
Просеменив неверной походкой, она обессиленно упала мужу на грудь.
— Майк, — произнесла она. — У меня рак.
И лишь тогда, когда Майк ее обнял, до нее дошло. Она сама заставила себя заболеть, из любви. Но Любви к чему?
Глава восемнадцатая
Светозарные доспехи (Детский сад)
В СВОЙ ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫЙ день рождения Милена решила устроить пикник в Архиепископском парке, неподалеку от больницы Святого Фомы, и пригласить на него всех друзей.
Нюхач Эл нес вино и фруктовый сок. Сцилла — корзину с едой, а Питерпол — стул Майка, который тот специально спроектировал и построил для себя. Стул поддерживал его со стороны плеч и бедер, позволяя вместе с тем разбухшим ягодицам свободно свисать вниз. Майк разработал для себя и особую походку. Он вышагивал, поводя бедрами из стороны в сторону, а ноги волочились сзади. В парке находилась спортплощадка. На ее утоптанном красноватом грунте играла в футбол стайка шустрых мальцов, не преминувших, конечно же, бросить игру и поднять экзотичную компанию на смех.
Милена, собравшись с силами, направилась к мальчикам. При виде ее озорники затихли, лишь переглянувшись со смущенными улыбками. Они знали, что их сейчас отчитают, но у них хватало такта выслушать чужие нотации и принять их как должное. К тому же они знали, что это за женщина.
У Милены выпали все волосы; голова на тонкой, с проступающими жилами шее чуть клонилась вперед. На лице у нее был грим, как у актрисы. На это ее надоумила Сцилла, которая кисточкой придала ее коже выгодный оттенок лилового загара с подобием серебристых блесток возле глаз. Серебро действительно шло к лиловому, но не могло скрыть, насколько глубоко у Милены ввалились глаза и как одрябла вокруг них кожа. Улыбаясь накрашенными розовыми губами, она сознавала, что улыбка из-за обнаженности десен напоминает оскал черепа.
— Ну зачем так смеяться, — негромко обратилась она к мальцам через сетку ограждения.
Те, неловко переминаясь, смотрели себе под ноги. У одного на колене сочилась сукровицей свежая ссадина.
— Вас ведь тоже кто-то вынашивал, пока вы не родились, — сказала она. — Кто знает, может, когда-то и вам придется забеременеть.
Мальчуганы, смущенно улыбаясь, замотали головами.
— He-а. У нас не покатит.
— А может, жены настоят.
— Пусть попробуют, — скороговоркой пробормотал один из шалопаев.
— Ну что, я принимаю ваши извинения, парни?
Те молча кивнули. Милена послала им воздушный поцелуй, один на всех. Подошла Принцесса, которую тянул назад маленький Берри, повиснув у нее на руке.
— Милли, пойдем, мы тебя уж заждались, — пропела она на мотив шопеновского «Реквиема». «Я знаю, что она Певунья, — подумала Милена, — и ограничена в выборе мелодий, но уж могла бы спеть что-нибудь другое. Зачем этот траур?»
Маленький Берри жил сейчас с матерью; с той самой поры, как Принцесса повстречала Питерпола. Все они были Певуны. Берри не разговаривал. Он вообще не изъяснялся прозой, а тем более когда находился наедине с Принцессой и Питерполом. При этом за едой он пел. Разная еда сопровождалась разными темами. Он пел их всякий раз, с повторами, задорно и приветственно, даже с набитым ртом.
Берри носил ковбойскую шляпу. Одно время похожую носила Милена, когда у нее начали выпадать волосы, и он себе тоже захотел такую. Шляпа была чернокрасной, с тугим ремешком под подбородком. Да еще и с оторочкой вокруг полей. Свою ковбойскую шляпу Берри обожал. Для него она была живым существом, и ей посвящались отдельные мелодии.
Принцесса, поддерживая Милену за локоть, помогала ей идти, в то время как на другой руке у нее висел Берри и изо всех сил тянул мать к наметившемуся предмету своего желания. При этом он о нем напевал, но о чем именно песня, взрослым было невдомек. О деревьях? О спортплощадке?