Детский сад
Шрифт:
— Да Жужелицы, будь они неладны. — Рут махнула рукой, помогая Милене шагнуть на матрасы. — Иди-ка вон, ложись туда.
— Э, а она, часом, не больная? — насторожился один из ребят. — А то вы нам всю торговлю похерите, если народ решит, что мы заразу привезли.
— Да ну. — Рут по-свойски хлопнула паренька по плечу. — Сейчас кто не болеет. Нынче и здоровых-то нет. Вы никому не говорите, никто и не узнает.
Ребята отшвартовались от пристани; один из них, пробравшись по матрасам, занял место на румпеле. Развернулся маленький замызганный парус.
МИЛЕНА ЛЕЖАЛА НА СПИНЕ,
В руке Милена все еще держала человеческую розу. Она поднесла ее к носу и осторожно понюхала. Действительно, свежий розовый аромат, сладковатый, лишь с едва уловимым мыльным оттенком.
— Как все причудливо, — произнесла она, возлежа на матрасах в позе египетской царицы.
На Ламбетском мосту движение полностью прекратилось. Там сейчас, взявшись за руки, разгуливали и пели люди, в эйфории от недавних новостей. Пешие общались с теми, кто на телегах; те, кто верхом, спешивались и, оживленно жестикулируя, болтали с прохожими. У всех с языка не сходило слово «рак». Оно стояло в воздухе; его произносили и просто, и нараспев: эмоций не могли сдержать и Певуны.
Однако в речной тиши ей показалось, что она различает не только это. Людьми на мосту словно что-то двигало, и одновременно с тем двигалось в них самих. Это нечто как бы подталкивало их, и сообразно этому воздействию они и двигались. Оно же двигалось вместе с ними и изливалось у них из глаз и изо рта, заставляя руки жестикулировать, а ноги притопывать. Милена словно различала саму силу жизни, проходящую сквозь них.
Она оглядывала людей; оглядывала жизнь, словно ее, Милену, относило от нее в сторону. «Что я сделала?» — спрашивала она себя под стрекотанье геликоптеров и перезвон колоколов. Жизнь усилием проходила сквозь нее подобно тому, как куст пробивается сквозь почву. Жизнь — довлеющая воля. Ей нужно материальное воплощение. Ей угодно, чтобы мы отращивали, неважно что — крылья, более объемные мозги, панцири вместо кожи, — и мы это делаем. «И так было всегда, — думала Милена, вспоминая поросших вдруг листвой Жужелиц. — У жизни была потребность, и она барабанила в двери наших генов, пока те не менялись сообразно ее довлеющей воле. Вот так мы и проросли из грязи. Нам нужны были руки, и мы их себе вымучили. Только теперь, о Господи, теперь мы это начали осознавать в полной мере. И потому все пошло быстрее. По нарастающей».
Над Ламбетским мостом проплывали облака. Вот как возникают те паучки в небе. Безотчетным, непоколебимым в своем упорстве стремлением они придают себе желаемую форму. Милена улыбнулась. «Ничего, дайте лишь Жужелицам срок, — мысленно обратилась она к геликоптерам, — и они расселятся там, среди льдистых кристаллов облаков. Вы их что, и оттуда попытаетесь выселить?»
Вот чем мы постепенно становимся. Жужелицы — наше будущее, наш удел. Жизни угодно, чтобы мы уподобились растениям; для охотников на планете места уже не хватает. Мы пускаем побеги в разные стороны, и Консенсусу за нами уже не угнаться. Жужелицы, Кадавры, Гэ-Эмы с Певунами. Мы — новый лес, вырастающий из старого. Бывший подлесок заглушает старые корни.
Мимо на скорости прошла большая баржа, отчего суденышко закачалось на образовавшихся волнах. Из-за паруса выглянула Рут.
— Как ты там? Удобно тебе?
«Да. В каком-то смысле да».
Милена заснула.
ПРОСНУЛАСЬ ОНА ОТ ЗНАКОМОГО, едкого пощипывания в ноздрях: запах дома, дым крематориев из Братства Поминовения. Здесь тоже пели — стеной стояло печальное курлыканье жрецов, протяжные гимны скорбящих об утрате. Молчали лишь недвижные силуэты на усыпанных цветами погребальных носилках, передаваемых с рук на руки. К борту барки прибивало цветы и целые венки. Милена отвернулась.
Жужелиц задвинули на самое Болото, но они освоились здесь с такой быстротой, что становились уже несносны. Они отрастили себе что-то вроде больших плоских листьев, как у лилий или лотосов. На них они свободно плавали, на них же питались. Милена уже издали заметила, что несколько таких плавучих цветков уже стоят на рейде возле грациозного партийного строения. С досадливым стоном прикрыв глаза, она сделала вид, что спит.
Слышно было, как ребята-корабельщики пытаются расшугать этот нежданный заслон, расталкивая его шестами.
— Кыш! Кыш отсюда! — покрикивала на них и Рут.
Послышался шелест тростника под днищем: приехали.
— Ну вот, леди, — сказал один из пареньков.
Невдалеке от дома дрейфовал плавучий островок, сплошь усаженный Жужелицами.
— Милена, Милена, Милена, —говорили они хором, громко шелестя при этом своей листвой. В окнах верхних этажей виднелись недовольные лица соседей. Лицо стоящей в дверях экономки было повязано платком, чтобы защититься от возможной болезни. С этой же целью смердела черным дымом выставленная на площадку жаровня.
Пахло кофе: это муж экономки смазывал им дверные и оконные перемычки. Думая о чем-то своем, он повернулся и выплеснул из ведра остатки кофе — и прямо под ногами поднимающейся на площадку Рут образовалась коричневая дорожка.
— Вот ч-черт, — только и сказала та.
В вышине слышался стрекот геликоптеров.
Милена, ступив из барки на поросший тростником берег, направилась к Жужелицам.
— Ты куда? — растерянно окликнула Рут. Жужелицы по приближении Милены заворковали как голуби и руками прикрыли себе головы, чтобы спрятаться от напора ее мысли. Те из них, что торчали на берегу, поспешно заковыляли обратно в бурую воду. Милена остановилась на береговой кромке, глядя, как зыбким золотом горит на маслянистой и темной как нефть водной глади отражение закатного солнца.
— Вам придется уйти, — обратилась Милена к Жужелицам. — Если вы останетесь, то снова придет «Гарда», и люди опять же рассердятся. Я тоже здесь не останусь. Я переезжаю в больницу, и чувствовать себя буду не лучшим образом. Старайтесь держаться от меня на расстоянии. Попытайтесь найти себе место, где вы будете в безопасности, а я вас там, когда смогу, навещу.
Из воды на берег выбрались двое Жужелиц с розами в зубах, причем один — на четвереньках. У второго полностью отсутствовали зубы, а золотистые некогда волосы куцыми завитками вились вокруг обширной лысины.