Детское время
Шрифт:
— Ну а ко мне ты чего пристаешь? Есть Гриша, у него целый комитет эти проблему решает…
Разговор состоялся на кухне у Кати-старшей, где уже давно все «московские пенсионерки» собирались на обед, и где они действительно «трындели», обсуждая постоянные (и в основном приятные) изменения «окружающей действительности».
— Я пристаю потому что ко мне пристает Велех, которому уже трудно расселять новых учеников и студентов. А вот что ему ответить, я не знаю. Ну да, про проблемы с локомотивами я в курсе, но неужели ничего нельзя с выпускниками поделать? У нас же разных строек дофига, где народ поработать ударно сможет — так почему бы быстренько планы не скорректировать? Кать, — она обратилась к старшей сестре, — может ты с Гришей поговоришь?
—
— Ну, скажешь ему что тебе строителей где-нибудь не хватает… в смысле, что какие-то стройки можно как раз ускорить с помощью дополнительной рабочей силы. Я вообще не понимаю, зачем нужно столько народу срочно на восток отправлять? У нас других мест им поработать нет? Или мы решили тут лебенсраум устроить?
— Вот учишь молодежь, учишь, а в результате как были они дураками, так и остались, — неожиданно в разговор включилась Брунн. — Оля, ты где таких слов-то нахваталась?
— Прочитала где-то. А что? Как раз слово подходящее к ситуации, ведь мы сейчас именно жизненное пространство на востоке столбим, разве нет?
— Ну я же говорю: дураками и остались. Оля, мы не захватываем жизненное пространство, мы не даем в тех краях угнездиться аду на земле. Русская цивилизационная идея в корне отличается от лебенсраума, мы не захватываем территории для себя, мы помогаем жителям этих территорий построить счастливую жизнь.
— Ага, как у огузов…
— Мы, между прочим, огузские племена не завоевывали. Мы всего лишь надавали пинков тем, кто хотел нас пограбить, а если уж совсем дотошными быть, то не дали им пограбить жителей Гардарики. Объяснили, что нас и наших друзей грабить — это плохая идея, а вот жить с нами в мире — идея хорошая. А еще более хорошая идея — попробовать жить как мы живем, и наладить такую жизнь мы им теперь помогаем. В меру наших возможностей помогаем, причем никого не заставляя жить как мы. Хотят — живут по-нашему, не хотят… Вот только без направляющих пинков у них не было возможности — я про простой народ говорю — увидеть как это жить по-нашему. А после пинков они и увидели, а многие даже и попробовали — и им понравилось.
— Понравилось? И мы из-за этого на южной границе держим почти тридцать тысяч гвардейцев?
— Мы гвардейцев там держим чтобы те, кому это очень не понравилось, не мешали жить тем, кому понравилось. Зато на постройку Большого Ишимского канала разных огузов пришло больше пятнадцати тысяч человек. Взрослых мужиков, и пришли они со своими семьями, с женами и детьми. Которым действительно очень нравится, что можно каждый день есть до сыта и что у них дети не болеют и не мрут.
— А зачем нам там столько народу? Я в газете вроде читала, что на стройке БИК работает больше сотни роторных канавокопателей. А если нам Сашка не наврал, то один канавокопатель заменяет две с половиной сотни землекопов…
— Заменяет. Но там нужно выкопанную землю еще и оттащить подальше. Примерно сто двадцать тысяч… то есть миллионов кубов земли, двести пятьдесят миллионов тонн. Землю там перевозят поездами по узкоколейкам, но рельсы там приходится перекладывать с места на место практически каждый день. Каждый день перекладывать почти шестьдесят километров рельсовых путей, и вот для этого лишние рабочие руки становятся очень не лишними.
— Ну выкопают они этот канал, работа закончится — а они будут и дальше хотеть есть от пуза каждый день…
— Гриша собирается уже на Иртыше каскад ГЭС строить. А это еще лет на десять народу выгодной творческой работенки добавится. А когда эти ГЭС заработают, то уже дети этих огузов…
— Ладно, я поняла. Но куда мне девать все же тех ребят, которые все же на Дольний Восток не поедут? В смысле, что мне Велеху-то посоветовать?
— Оль, — внезапно поинтересовалась Катя-старшая, — а зачем тебе вообще что-то Велеху советовать? Он же министр образования, а ты сейчас всего лишь пенсионерка. Мы зачем всех этих детишек учили, чтобы до конца жизни им сопельки подтирать? Пусть сами решают что им делать.
— А мне может быть не хочется, чтобы они все полимеры утратили столь нетрадиционным способом!
— Способ-то как раз самый традиционный, но что-то мне подсказывает: если мы в дела детей и внуков вмешиваться не будем, то они и без нас все правильно сделают.
— Ты уверена?
— Более чем. Когда я перестала по каждому поводу шпынять Дон, дела в строительной отрасли хуже идти не стали. А в чем-то стали даже лучше идти, просто из-за того, что та же Дон перестала ко мне с каждым вопросом бегать и решения у нее стали приниматься гораздо быстрее. Некоторые, с моей сугубой точки зрения, не самые оптимальные — но в целом вполне приемлемые. Ну и главное тут то, что все нынешнее руководство Госстроя почувствовало уже личную ответственность за выполняемую работу…
— Так то Дон, ты ее с младенчества на работу натаскивала.
— С момента как она школу закончила. И не её одну, просто оказалось, что она — как, кстати, и Велех, и Гриша тоже — науку получше прочих впитывала и головой думать еще в школе правильно научилась. Отстань от них, сиди, отдыхай и наслаждайся жизнью. Хочешь, поспорим, что ребята и без нас проблему успешно разрулят?
— Нет, ты с детства так у меня конфеты выспаривала. Я лучше с тобой просто соглашусь…
Катина идея «не мешать детям делать свою работу» оказалась весьма плодотворной. «Молодежь», пересчитав железнодорожное расписание и немного сократив «пригородное сообщение», уже в июле смогла переправить к местам будущей работы больше пятидесяти тысяч вчерашних школьников. «Поезда дальнего следования» теперь перевозили людей только от Тюмени до Пятиречинска (что позволило увеличить число пассажирских рейсов вдвое тем же составом вагонов и локомотивов), а до Тюмени и от Пятиречинска народ ехал на совершенно не «спальных» пригородных поездах (останавливаясь на ночь на промежуточных станциях). И вместо десяти дней люди проводили в дороге две с лишним недели, зато «планы по перевозкам» уже к середине августа пошли в полном соответствии с первоначальными графиками.
Ну а то, что всё это влетело в немаленькую такую копеечку, было всеми (включая переселенцев) воспринято как «неизбежная, но временная неприятность». Правда Гриша еще довольно долго бухтел на тему, что «если бы было время все получше спланировать, то не пришлось бы сотни вагонов переделывать», хотя и переделки были, честно говоря, минимальными: в купейных вагонах были добавлены дополнительные «спальные места» путем установки деревянных этажерок, добавивших «третью спальную полку», а в вагонах поездов пригородных попросту вынесли все обычные скамейки, поставив вместо них трехэтажные нары. Ну да, пришлось на железную дорогу еще и матрацев кучу завезти с подушками, белья постельного — а на станциях резко увеличить число работающих в станционных столовых, но, как смеясь, говорила ему Катя-первая, «мы просто на пару лет предвосхитили будущие потребности».
— Вы серьезно думаете, что через два года нам потребуется четыре пары поездов до Владивостока? — у некоторым удивлением спросил Гриша у Кати.
— Насчет «до Владивостока» я, конечно, не уверена, а вот в том, что пассажирские перевозки по всей Восточной дороге минимум удвоятся, я не сомневаюсь. Может быть, не через два года, но через пять — точно удвоятся. Во-первых, вокруг сибирских городов каждый год находят в земле что-то очень полезное, и для добычи этого полезного новые люди, безусловно, потребуются. Но главное заключается в том, что уже поселившиеся на Востоке люди практически наверняка захотят — хотя бы и на время своих отпусков — приехать в гости к родне. А после окончания отпуска им нужно будет вернуться уже к себе домой. По самым скромным прикидкам в год мы, и теперь уже действительно через пару лет, должны будем перевозить только отпускников до пары сотен тысяч человек туда и обратно. Так что…