Детское время
Шрифт:
Самым же заметным достижением городских специалистов были как раз установки с твердым теплоносителем, которые за год с небольшим на сланцевом заводе довели до совершенства. То есть не до «абсолютного совершенства» конечно, но после многочисленных поломок все, что в установке могло сломаться, было переделано и исправлено — так что на берега Наровы похожие установки поставлялись теперь в полностью работоспособном виде. Похожие по принципу работы, но по размеру заметно сызранские превосходящие: на первую очередь Ивангородского завода шли установки суточной мощностью по полторы тысячи тонн. А так как сланец, который собирались в Ивангороде перерабатывать, был «гораздо лучше»
— Я вот чего не понимаю, — поинтересовался Афанасий Корочев у Гриши Кабулова, — если в Баку мы можем нефти впятеро больше добывать, то зачем нам гнать бензин из сланца? Ведь он получается раза в три дороже. К тому же и качество его не очень высокое, даже для грузовичков его нужно обязательно со спиртом мешать.
— Афоня, тебе что, работа не нравится?
— Нравится, но я не понимаю…
— Откровенно говоря, у меня тоже некоторые сомнения имеются, но я, скорее всего, какие-то детали не доучитываю. В работах Лидии Петровны написано, что нефти на всей земле, если по энергии пересчитывать, раз в сто меньше чем угля. Или даже в тысячу раз — а вот по сланцу запасы превышают даже угольные в сто раз минимум. И в результате получается не то, чтобы дороже… то есть, конечно же, дороже — но мы таким образом экономим нефть для уже наших потомков. А у Веры Сергеевны Никитиной было сказано, что жечь нефть вообще разорительно, так как из нее можно сделать очень много такого, что из другого сырья выйдет в десятки, в сотни раз дороже. И мы пока тратим нефть на топливо лишь потому, что у нас нет хороших технологий делать топливо из другого сырья. Вот ты придумал как из сланца бензин делать — и тем уже сэкономил очень много полезной нефти…
— Это не я придумал.
— Голубев только общую идею придумал, а в железе всё ты выстроил. И именно ты придумал куда лишнее тепло девать, так что не красней как ясна девица.
— Я не краснею, просто на нефтезаводе я был, там — по сравнению с любым цехом УТТ — просто яблоневый сад. А у меня в цеху, как его не вентилируй, температура за сорок градусов и грохот как под мотором у «Орла».
— А ты… я вот что подумал: ты аккуратно распиши на бумажке весь процесс управления своими установками. Что, когда и почему нужно делать и что никогда делать не надо. А потом с этой бумажкой отправляйся в институт Кёнига. Поговори с ними, скажи, что в план я им этот проект поставлю. У них сейчас очередная победа светлого разума над темными силами природы случилась: с ребятами из института Ксении Андреевны они соединили свой компьютер с фрезерным станком. Так пусть соединят его и с твоей УТТ, а сланцевики пусть не по раскаленному цеху бегают, а сидят в уютной диспетчерской с кондиционированным воздухом…
Весной триста пятого года три старушки сидели на огромном балконе «дома на Котельнической», рассматривая панораму раскинувшегося внизу города. Лера с гордостью рассказывала собеседницам о своем последнем достижении:
— А я сама дошла до площади, посмотрела на стройку. Честно говоря, совсем не ожидала, что Дом правительства там быстро построят.
— Ну уж быстро, уже скоро третий год пойдет, — ответила Брунн, — вот у меня в городе любой дом за полгода ставили!
— Ага, в Бруннштадте самый высокий дом, если я не путаю, это трехэтажная ратуша, — ехидно прокомментировала ее высказывание Вика.
— Пятиэтажная! И с башенкой!
— А тут семнадцать без башенки, и этажи раза в два выше. Впрочем, плевать, меня больше радует что в Александрове музыкальную фабрику закончили, наконец, строить. Жалко, что Киан завершения этой эпохальной стройки уже не застал…
— Сашка говорила, что он после того, как Лемминкэйненовна ушла, очень быстро сдал. Хотя — он сам дочери об этом рассказал — всю жизнь боялся, что Кати его усыпит как старого кота…
— Зато все же успел сделать на фабрике рояль. Я тогда в Александров ездила, он больше всего боялся, что не успеет послушать как рояль звучит. А то, что теперь завод сможет делать не один рояль за два года, а полторы сотни в год, уже не принципиально.
— А из чего их делать?
— Киан с детства с деревом работал, еще мальчишкой мог по звуку бревна определять годится оно для постройки лодьи или нет. Вот он нужных бревен и запас немного, рояльной фабрике лет на десять этих бревен хватит. Ему римляне елок из альпийских лесов много натаскали…
— А зачем из альпийских? Наверное в Рудных горах елки не хуже, но гораздо дешевле.
— Хуже. В смысле для роялей хуже. Кто нам рассказывал про римский климатический оптимум? Для музыкальной ели сейчас даже в Карпатах слишком тепло. Правда ребята приволокли кучу ёлок с полярного Урала, но даже чтобы попробовать нужно лет десять их сушить. Бук с Кавказа привезли, там много давно уже нарубленной и хорошо выдержанной древесины нашлось…
— Они специально для роялей её там запасали?
— Хуже. Они там из белого бука стропила в своих саклях ставили. Сосну хорошую тоже со старых домов в Александров привезли, из нее Север много домов понастроить успел. А слоновую кость притащили, сколь ни странно, непосредственно с Берега слоновой кости — Вика при этих словах широко улыбнулась.
— А где смеяться? — Брунн окинула учительницу музыки «подозрительным взглядом».
— Ребята Али, когда плантации какао закладывали, выяснили, что там живут только пигмеи, причем их очень мало. И как раз эти пигмеи — суровые охотники именно на слонов. А слоновая кость у них — отходы, ее там уже готовой буквально кучи валяются, так что эфиопы ее сразу полные трюмы «Богатыря» притащили.
— Ограбили бедных пигмеев?
— Никто их не грабил. Они сами сказали, что «кости можно забирать». И им от нас — ну или от эфиопов — вообще ничего не нужно. Ребята с плантаций какао говорят, что пигмеи иногда приходят, сообщают где они очередного слона завалили — и всё. Единственное, что они у наших берут, да и то не всегда — это стальные наконечники для своих стрел. Даже ножи брать отказываются, говорят, что железо плохо пахнет и распугивает зверей.
— Забавно, вот уж никогда не думала, что пигмеи такие… бескорыстные.
— Не совсем бескорыстные: когда они очередного слона уконтрапупят, то начинается соревнование между ними и прочими хищниками на тему кто слоника быстрее схарчит. А наши парни за костью приходят с карабинами, так что львам и прочим гиенам объесть пигмеев не получается. Слонов-то они не массой давят, а отравленными стрелами утыкивают, так что пока слон подготовится к разделке на мясо, наши уже подъехать успевают. Поэтому польза там выходит обоюдная.
— Наверное, стоит намекнуть эфиопам, что было бы неплохо и пигмеев к цивилизации приобщить…
— Смысла нет, — ответила Лера. — У них средняя продолжительность жизни — биологическая, а не социальная — порядка двадцати пяти лет. Сорокалетний пигмей — это практически Мафусаил, причем уже в двадцать первом веке. У них физиологическая старость начинается лет в двадцать шесть-двадцать восемь, а если добавить генетическую дислексию… К сожалению, тут мы ничем им помочь не сможем. Чистая биология: чем меньше зверь, тем короче его жизнь.
— Значит мы, девочки, вообще великанши! — рассмеялась Брунн.