Детство 2
Шрифт:
— Шломо, — С надавливанием такая вся, даже волосы будто, — ты таки должен пообещать мине, шо будешь поосторожнее с другими барышнями помимо меня!
— Фирочка! — Я остановился даже на такое, и глаза в глаза, — За сегодня тебе большое спасибо, и чуть позже угощение и подарочек, но позволь таки мине самому решать, с кем я буду и через как!
Поиграли в гляделки немножечко, посверлили друг дружку. Оно конечно, Фира глазастая и вообще, но и я не тово! Умею глазами, и тоже говорят — выразительные.
Вздохнула Фира,
— Знаешь её?
— Знаю, — Отозвался я, — но знакомство не так штобы радостное. Нет-нет! Не плохая сама, но вокруг нехорошо было, завернулось так по случаю. А сама не то штобы ой, а просто беспардонная и наглая, всё через своё «Я» пытается перевернуть.
По дороге до моря завернули до ситро, и я выпил три стакана, с двойным сиропом каждый, до самого бульканья в горле и слипанья губ, а сильно позже и наоборот. А то через пот вся вода и ушла!
Смыл потом пот етот липучий, на камешках горячих отвалялся под солнышком, да потом ещё раз и ещё, так через часочек и совсем отпустило, до полного почти што расслабления.
Лизка ета, конечно, может стать проблемой, но придумывать себе всякое заранее вовсе уж глупо. Даже в Москве если и встречу, то глазами буду хлопать — дескать, обозналась барышня.
Да и на французском што-нибудь вдогон. Или на английском.
С моря до парка Дюковского дошли, но сегодня не игралось што-то. Так, несколько блицев сделал. Удачно. Голова нормально соображает, а настроения нетути. Так тока, прошёлся да с партнёрами словечками перекинулся. Мороженки поели, ситра снова попили, да и домой.
Вот же Лизка, зараза! Всё настроение ни к чорту! Хочется теперь чево-нибудь етакого, с дурнинкой. Сбросить пар в свисток надо, пока крышка не рванула!
— А может, — Негромко поинтересовался я у Саньки, — и тово? Фиру до дома, а потом возьмём Ёсика и прочих, да и пойдём нашатаемся на интересную драчку?
— А давай! — Просиял тот, — Давно што-то не махались!
— … как я его! Ты видел, а?! — Санька воробьём прыгал вокруг всей компании, время от времени снимая с глаза пломбир и слизывая тающее лакомство.
— … локтем закрылся, — Токовал о своём Ёсик, шепелявя разбитой рубой, — он кулак разбил, да и лбом ему в переносицу — на! Поплыл, поц! И я сверху, сверху кулаками. Два раза успел, пока самому в бок ногой не засадили!
— А Товия как, а!? — Снова Санька, чуточку невнятно из-за облизывания мороженого, — Такой себе бросок, почти как в цирке!
— Цирковой и учил, — Щурился блаженно Товия, двигая плечами, — Шо, правда здорово вышло?
— А то! — Подтверждаю авторитетно, — Такой через себя на бок бросок, што небось и цирковые борцы немножечко тебя поуважали бы!
— У тебя здорово получилось! — Прогудел Самуил, —
Щурюсь довольно. Приятно иногда вот так вот, в мужской компании! Ценят!
— Шлемазлы! — Буркнула Ёсикова мать, завидев шикарную ссадину на скуле сына, — Надеюсь, им таки досталось немножечко больше?
— Множечко! — Радостно отозвался Саня, — Их самих больше было на три, и досталось им больше! И старше они! Здоровски было! Весело!
— Мальчишки, — Закатила та глаза, немного успокоенная Ёсиковым пусть не цветущим, но вполне жизнерадостным видом, и отсутствием порватостей на одежде.
— Надо почаще вот так вот, — Загудел Товия, протягивая ладонь на прощание, — спортом!
Весело ведь!
— Слыхал?! — Со входа во двор встретил меня вопросом встрёпанный дядька Лев в пиджаке на босу грудь, с которым мы тока здороваемся, ну и за картами иногда. Такой себе мизантроп и затворник, редкий и тяжёлый в общении, — Шувалова убили!
— Да вы шо?! — Выдохнул я, округляя глаза, и в лёгкой панике вспоминая за тётю Хаю. Быстро она!
— Взорвали! — Взбудораженный нечастой новостью, дядя Лев как никогда настроен поговорить, а точнее — рассказать прочитанное и надуманное, — Говорят, ответственность на себя анархисты взяли. Экипаж — в клочья! Где там лошадиное всякое, а где графское, отличить и невозможно!
— Ого! — Восхитился масштабом Санька, — Тогда кровищей и говнищем из кишок всё на полсотни сажен должно быть забрызгано!
— Легко! — Подтвердил Мендель, подтянувшийся на поговорить, — Килограмм пятьдесят небось бахнуло, если в пересчёте на динамит. А если пироксилина, то и сильно поменьше надо было.
— Ето ктож ево так не любил? — Озадачился Санька.
— Да хоть бы и все! — Без тени сомнений отозвался мужчина, — Такой себе малоприятный поц через наручники и плети. Многому народу всё оттоптал хоть через сам, хоть через шефа. В Одессе о таком почти градоначальнике горевать будут только те, кому по службе положено, а остальные никак! Такой себе праздник нечаянный для народа.
Ого, как хотелось мне подойти до тёти Хаи! Спросить за вопрос, а если и не спросить, то хотя бы бровями так подвигать. Многозначительно.
С трудом сам себя остановил. Подумал, а ну как ответит? Оно мне надо? Знать? Чужие тайны, они не всегда к добру известны становятся, пусть даже и сто раз интересно.
Похолодило чутка, што я как-то причастен, а потом и отошло. Какое там причастен! Даже если тётя Хая каким-то боком и да, то где она и они, а где я?
Так тока, подтверждение своим мыслям нашла и чутка успокоилась. Или сомнения ушли. Ето если вообще — она. В смысле, вообще каким-то боком или даже плашмя причастна.