Детство 2
Шрифт:
— Крестник, — Повторил сам, наступив носком сапога на промежность крестьянина, и перенеся туда часть веса, — мой. Ты его продал за похлёбку, а потом посмел покуситься на чужое. На Егора.
— Ба… — Боль дикая, но страх сильней, только корчится под сапогом. Убрал.
— Мне дорогу перешёл, насекомое, — Смотрит брезгливо сверху, — и не только мне.
— Насекомое, — Носком сапога по лицу слегка, — любой купец превыше всего ставит прибыль и удовольствие. А Егорка — плясун, да первый на Москве. Веселит купечество
— Мне, — Снова пинок в лицо, — крестнику моему, да всему купечеству московскому. Ты теперь интересно жить будешь. Обещаю.
Один из громил задрал ему голову, и привычным движением вставил в зубы горлышко стеклянной бутылки. Давясь и отфыркиваясь, крестьянин пил, штоб не захлебнуться, и отчаянно боясь противостоять мучителям.
Миг, и опустел переулок. Иван Карпыч некоторое время сидел всё так же на грязной холодной земле, погрузившись в собственные мысли.
— Жив? — Поинтересовался оборванец, зашедший в переулок с деловитым видом, — Ну и славно! Ну-ка подвинься!
Задрав полы одежды и спустив штаны, оборванец начал шумно испражняться, не обращая больше внимания на избитово мужика.
Кое-как собравшись, Иван Карпыч воздвиг себя на ноги и побрёл из переулка.
Стук в дверь и Надин голос:
— Можно?
— Д-да! — С трудом отрываюсь от книг, возвращаясь в реальность, — Войди!
Ручка медленно пошла вниз, и вошла Надя, придерживая подбородком стопку учебников.
— Папа, велел мне помочь тебе с уроками, — Вежливо, но чуть отстранёно сказала она, поставив книги на стол, — Определить уровень твоих знаний.
— Уже, — Зеваю, потягиваясь, — екза… экзаменовали. Литература, русский, история — здесь бурлачить надобно. В иностранных языках только грамматику подтянуть.
Карие глаза выразили явственное сомнение, на што спорить не стал, и только кивнул на книги. Надя застопорилась, сделав етак глазами, а чево на меня сверкать? Объяснять надо, а не сверкать!
Не дождавшись чево-то там, она с демонстративным вздохом вытащила второй стул и чинно уселась, поправив платье.
— Приступим.
Екзаменовала она меня с превеликим удовольствием, будто играючись. Где я плавал и тонул, она специально не тыкала носом, но вроде как удовольствие получала, если я вдруг чево не понимал.
— Уровень твоих знаний вполне удовлетворителен для человека, окончившего приходскую школу, — Произнесла она, явно копируя чужую манеру, — Я составлю для тебя план занятий.
— Не-а! — Снова зеваю, — Не кончал ничево. Самоучка. И етот план занятий тоже не надо. Я с учительшами гимназическими договорился.
Девочка явно захотела сказать што-то интересное, но сдержалась, только книжкой так — хлоп! Закрыла, значица.
— Тогда зачем я тебя экзаменовала? —
— Игралась? — Снова зевок, — Извини, я очень плохо спал, голова не соображает. Пришла, значить и надо так.
Она явно обиделась на што-то, а на што… поди пойми, если баба! Сами напридумывают, сами и обидятся!
Но села, и пересиливая себя, полюбопытствовала:
— Самоучка… ты совсем в школу не ходил?
— Не-а! Так, по вывескам, в городе уже, — Вроде как и правда почти, потому как за прошлую жизнь говорить нельзя, но ведь и враки! Рассказываю когда ето, так каждый раз стыдно немножечко, — А потом уже и так, по книжкам от букинистов. Полтора года как.
Ротик её сделал букву «О», а бровки поползли вверх, но тока на миг. А я вижу — есть она, зависть. Появляться начала. Потому как она, такая вся умненькая, и я…
— А вот с манерами совсем беда, — Говорю быстро, пока зависть не укрепилась, — и с речью. Поможешь? Только не с севодня, потому как не выспался и голова тупая.
Кивок такой решительный, и вышла. Ну, думаю, пронесло пока. Мне-то етих манер от маменьки ейной хватит, да от учительш. Но видно же — нацелилась просвещать, и если нет, то и обидка может пойти. Пусть играется.
— Да! — Выскочил я за дверь, — Пока помню! У меня с литературой плохо совсем. Ну то есть книжки классические начитал и даже всё понял — но по своему, а не как учителям надо.
Образцы сочинений можешь достать у подруг?
— Грамматика?
— А? Не! Пишу я глаже, чем говорю, да и так могу, просто расслабился за лето, да и севодня устал.
— Погоди, — Нахмурила она бровки, — объясни мне, как можно понять классическую литературу по-своему? Гимназическая программа тем и хороша, что объясняет суть явлений. А по-своему — значит неправильно!
А сама такая чистенькая и правильная, что ажно умилила!
— Не-е! Там объясняют, как толковать надо! Ето как в Библии. Есть што написано, а есть как толкуют, и оттуда все разногласия меж христианских конфессий. В гимназии толкуют, как надо литературу понимать! Не факт, што писатель думал именно так. Ту же как, в гимназии-то?
Я начал загибать пальцы.
— В первую голову воспитание под государственное надо. Послушание, строем ходить, слушаться старших, исполнять правила. Подданных растят.
— Не вижу в этом ничего дурного! — Батюшки! А из глаз чуть не молоньи.
— Ладно, — Поворачиваюсь обратно в комнату, — забыли!
— Нет уж! — И цап за рукав.
— Тема ета так себе… не для разговоров на потом. Власти, хоть даже и в лице учителей и родителей, умствования любят строго в рамках. По учебниками и с правильным толкованием.
— Никому, — Пообещала Надя, и по глазам вижу — не врёт. Ну а чо? Папина дочка!
— Ладно, — И в комнату её маню, — пошли! Снова расселись.