Детство 2
Шрифт:
Мир не оканчивается Францией, а качественный английский язык от носителя, да ещё и оксфордский, это аргумент! К тому же — бесплатно. И угощает. Для полунищего «понаехавшего» аргумент весомый.
Кем он считает меня? Бог весть, но похоже, всё-таки приятелем. Младшим. Безусловно младшим. Которого можно и нужно просвещать, подминая под себя. А потом встроить в свою систему координат. Просто потому что. Или может, тренируется? Встраивать.
А я не считаюсь, не встраиваюсь и не подминаюсь. Все его попытки выстроить иерархию разбиваются о русский похуизм
Возможно, ему не хватает опыта, а может быть, и класса. Всё-таки «сэр» он во втором поколении, и это отчасти прослеживается. Нет впитанных буквально с молоком матери манер. Привычки повелевать.
Ну и я. Вполне себе чоткий и самодостаточный пацанчик, который срать хотел на всю эту иерархическую английскую систему. Да и сам вполне себе. Не омега.
— Пойду, проветрю моего младшего брата, — Англичанин прервал разговор и отошёл.
— … в понимании обывателей, — Слышу от соседнего столика речь на французском, — анархия является синонимом беспорядков, зачастую совмещённых с насилием и беззаконием. На самом же деле анархия — не отсутствие власти, а отсутствие господства! Воли, навязанной сверху…
— Вот и я! — Невилл хлопает меня по плечу, и с места в карьер продолжает лекцию.
— … Рождество как языческий праздник, день рождения Митры, солнечного бога. Если заинтересоваться историей культа, можно обнаружить непорочное зачатие, мучительную смерть, воскрешение после смерти и многое другое. Да и, — Невилл хмыкает, — не он первый. История с невинной девой, зачавшей ребёнка, воскрешением и дальнейшим вознесением на небо уходят в глубину тысячелетий.
Ну… иногда интересно бывает. Особенно если он не лезет в дебри древней истории, а разбирает историю новейшую. Спорно, а местами так даже и очень, но можно хотя бы понять, как видят историю британцы.
А иногда так — заезженная пластинка с байками из интернета, да не по первому разу. Зачем? Да и хер с ним! Урок разговорного английского с носителем!
Пока зайцем ехал в метро, мысли всё время возвращались к подслушанному ненароком разговору. Дома, едва сбросив обувь, первым делом за комп, включив его большим пальцем ноги.
— Принципы анархии, — Бормочу вслух, вбивая буковки в поисковую строку.
«Отсутствие власти. Неприемлема даже демократия»
— Это как? А… подчинение меньшинства большинству как противоречие сути анархии? Однако… Как же договариваются?
«Свобода от принуждения»
«Свобода ассоциаций»
«Равенство»
— Как отсутствие иерархии, так-с… Это понятно. Опять-таки непонятно, как договариваются? Сложно, и это мягко говоря!
«Братство»
— То есть никто не имеет права ставить себя выше других. Хм… теперь понятней лозунг «Свобода, равенство и братство!»
«Сотрудничество и взаимопомощь»
«Разнообразие»
Откинувшись назад, смотрю некоторое время на монитор, и рука тянется закрыть окно, но…
… что-то заставляет меня вбить в поисковую строку «Виды анархизма».
Проснувшись,
— Тьфу ты, — Символически сплёвываю на пол, — Приснится же!
Настроение препоганейшее. Вроде как и неплохо, узнать что-то новое о собственной же прошлой жизни…
… но блять, как же не вовремя!
Нет ощущения Чуда Рождества. Пропало. Есть дурацкое послевкусие от смешавшихся воедино воспоминаний и убеждений взрослого парня, и мальчишки двенадцати лет, воспитанного в иных условиях.
Единственное — за табачищем спросонья не потянулся. Наверное, к тому времени уже всё. Бросил. Хоть так!
Отошёл мал-мала, разбудил дружка, да и выполз из комнаты умываться, натянув на морду лица хорошее настроение. Лицедействую, значица. А чего? Не портить же людям праздник? Раньше я завсегда в церквах искренне молился. Не иконам и такому всему, а вообще. Боженьке своему, а не этому — гневливому из Ветхого Завета.
«— Без посредников», — Вылезло из подсознания. Ну… да, вроде того. Одному всё равно чище как-то было — хоть в лесу, а хоть бы и так. Вот я, вот Боженька, и никого меж нами. Без людей вокруг. Мои мысли, моя душа.
Праздничные богослужения наособицу. Трепет такой внутри, торжественность момента. Проникался.
А теперь всё. Торжественность, поют красиво, одёжки праздничные. А никак. Даже с эмпатией. Торжественность есть, но она чужая, обрыдлая, камнем на шее. Навязанная.
Вышел из храма задумчивый, а со стороны посмотреть, так и благостный. Наверное. Старушки, да всякие тётушки богомольные вроде умилённо смотрели.
Решил для себя, што пока — да! Потому как по закону должен быть православным, и церковь посещать. Потом не знаю. Чего хочется? А просто — свободы от принуждения!
Сон этот чортов! Насколько проще быть — как все. По течению. Не думать. Не знать.
— Ну што? — Переходя на московский простонародный говорок, подмигнул дядя Гиляй после трапезы, — На ёлочный базар?
Я ответно заулыбался.
«— Улыбаемся и машем», — Вылезла непрошенная мысля, которую подавил на корню. Нельзя! Набатом в голове лупит, што нельзя портить людям праздник! Митра там или што, а для них — душевно, и потому богоспасительно!
И Санька. Сияет мордой лица. Всё! Ну то есть с опекой ещё оформляется пока, но уже всё — дяде Гиляю! И со мной рядышком. Кровать вторую в комнату поставили. Тесно, но вот уж точно — без обид!
Так с совестью и договорился — не рождество праздную, а Саньку рядышком. Снова вместе. Снег под ногами хрустит морозно. Свеженький, не обтоптанный ещё! Вон, падает. Идём неспешно, валенки вкусно обминают снег. Прохожие улыбчивые, благостные. Приветствуют, даже и вовсе незнакомые.
— Христос родился!
— Славим его!
Дядя Гиляй, Мария Ивановна, Надя, Санька… семья. Вроде как. Или без вроде?
Отошёл немного.
«— Эмпатия», — Шепнуло подсознание. Ну, пусть… всё равно настроение, а не так себе, впополаме с меланхолией и самоедством.