Детство Егорки
Шрифт:
Для удобства обучения отец поставил сына на стул и сверху вниз стал указывать пальцем на кружочки:
– Ленинград… Москва… Минск… Киев…
Егорушка громко повторял за отцом эти слова. Поначалу не все они получались у него внятными. Легче всего он овладел названиями, включавшими протяжный и звонкий звук «и».
Застав их за этим занятием, мать добавила к уроку океаны и моря, омывающие страну и находящиеся в ней. Егорка внимательно слушал:
– Тихий океан… Ледовитый… Балтийское море… Каспийское… Берингово…
С той поры Егорка веселил гостей, как заправский артист. Забравшись
– Ми-и-нск… Ки-и-ев… Ти-и-би-и-ли-и-си-и.
Гости дружно хлопали в ладоши:
– Умница, Егорушка!
Вдохновлённый похвалой, малыш добавлял в «концерт» названия акваторий с любимым звуком. Напоследок он дотягивался ладошками до голубой «шапки», покрывающей страну сверху:
– Я-до-ви-и-тый а-ки-и-ан.
Аплодисменты и смех венчали триумф артиста.
Через много лет он напишет:
Хоть не все ещё дороги пройдены,
Истину я всё-таки познал:
Мир огромен, но не больше родины,
Где я счастье жизни испытал…
Дом стоял не на центральной улице села. Тротуаров и в помине не было, люди ходили по заросшим травой обочинам дороги. Тут были свои плюсы и минусы.
Достоинство зелёных обочин заключалось том, что они были довольно широки. Иди себе да сшибай на ходу розоватые головки бессмертника и белые шапочки клевера, топчи на здоровье гусиную травку. Ноги не устают от ходьбы, землица пружинит, травка ласкает босые ступни.
Можно было и взапуски бегать по траве, не боясь пораниться осколками стекла или, допустим, ржавым гвоздём. Народ не то чтобы аккуратно себя вёл, соблюдая чистоту и порядок, – просто все жили скудно, берегли стеклянную посуду, не разбрасывались нужными в хозяйстве железками. Да и консервных банок не валялось без дела в зарослях полыни или чабреца: в банку ведь можно положить тот же гвоздик, гайку или болтик – в хозяйстве всё пригодится.
Правда, когда дождь ливанёт, вода тут же сплошь покроет обочины. О кюветах речи тоже не было. Прыгай через лужи, раз тебе надо куда-то двигаться.
Это летом. Другое дело зимой. Сугробы наметало у каждого забора чуть ли на высоту жердяных прясел, переплетённых ивняковыми лозинами. Редкие тропинки от калиток и ворот вели прямиком к дороге, которую худо-бедно расчищали иногда от снега тяжёлым деревянным стругом, волочившимся за трактором «Сталинец». А если забуранит на неделю, то и на дороге такие сугробы наметёт, что не узнаешь сразу, где тут проезжая часть.
Но сейчас июль – макушка лета, как говорит отец. Жара стоит такая, что все куры попрятались под терраску, лежат там в пыли и прохладе, даже не квохчут. Егорушка заглядывал за крыльцо, где был лаз под настил. Куры разевали клювы и закрывали серой плёнкой глаза. Наверное, смотрели свои куриные сны, даже яички нести не хотели в гнёздах, которые отец им сделал из старого сена. Егорушка любил яички, еда сытная. Мама с яичками вкусные калачики да плюшки печёт, хотя и не так часто, как хотелось бы.
И соседский Шарик забрался в тенёк за домом. Лежит на боку, лапы вытянул, тощенький живот выставил. Красный язык с белёсым желобком посередине вывалил чуть ли не до земли. Дышит часто: «А-ха-ха-ха-а…»
Всем жарко!
Вдруг в конце улицы заурчал грузовик. Егорушка знает, что сейчас за полуторкой потянется клубом пыль. А это интересно. Машины по их улице ездят нечасто, развлечений мало. С соседскими мальчишками он любил встречать проезжающие автомобили. Особенно нравились грузовики: они так напылят, что аж до неба достаёт. Легковушки так не могут, да и появляются редко, не каждый день увидишь «эмочку», на которой ездит главный начальник района. Чего ему тут делать? А за трактором пыль слабенькая, ползёт как черепаха, можно даже бегом обогнать.
Выйдя за калитку, Егорка стал ждать полуторку. Вон и соседский Васька тоже выглянул.
Как только грузовичок проехал мимо, оба мальчика кинулись на дорогу – и исчезли в клубах пыли. Васька не видит Егорку, Егорка – Ваську. Пыль забивает нос и слепит глаза, забирается в рот и скрипит на зубах. Вкуса у неё никакого. Зато так славно пахнет отработанным бензином. Голова кружится, и в носу чешется, хочется чихать.
– Ап-чхи! – принялся Егорка прочищать носопырку.
Пока он чихал, мать выглянула из окна и увидала эту картину. Не мешкая прибежала и ухватила сына за руку.
– Ждёшь, когда тебя микробы съедят? А ну-ка – домой, мыться!
Сызмала Егорушка сообразил, что ходить в гости не только интересно, но и полезно. Особенно когда в Сосновку приехали две выпускницы из московского медицинского института, которых отец пригласил на работу в районной больнице. Поселили молодых врачих в избушке напротив дома заведующего райздравотделом. Тесновато, но для незамужних да бездетных это не в тягость.
В новеньких женщинах всё было необычно. Среди деревенских обывательниц они резко выделялись модными шубками, лакированными ботиками и пуховыми шапочками. На руках – кожаные перчатки. И волосы москвички завивали в мелкие кудри. Это тебе не овчинные полушубки носить, топотить по снегу валенками и кутать голову в шерстяной платок грубой домашней вязки. Про перчатки у деревенских и речи нет, обходились рукавичками из козьей шерсти. Не так фасонисто, зато тепло.
А какие у них имена! Одну из подружек, высокую и светловолосую, звали Римма. Звучно, не правда ли? И у второй, пониже ростом и брюнетистой, имя было тоже необычное – Нелли.
Было это зимой, когда Егорка осваивал жизненное пространство по третьему году после появления на свет. И так вышло, что однажды тётя Римма и тётя Нелли пригласили Егорку к себе, после того как вечером, после дежурства в недавно построенной больнице, они погостили у Егоркиных родителей. Мать не возражала, отец тем более. Пусть начинающие медики привыкают к детям. Возможно, кто-нибудь из них станет педиатром – в таёжном краю детских врачей вообще не было.
В гостях Егорке очень понравилось. Правда, игрушек не имелось, зато на этажерке стояли толстые книжки. А в журналах на тумбочке было много цветных рисунков и фотографий.