Детство Понтия Пилата. Трудный вторник

Вяземский Юрий Павлович

Я вздрогнул от неожиданности, когда рядом со мной вдруг раздался голос отца: «На этой горе когда-то стоял Гамилькар, отец великого Ганнибала. Он велел основать этот город».

Я не заметил, как отец оставил Лусену, покинул повозку и подошел ко мне.

«И Квинт Серторий, великий римский воин и полководец, любил смотреть с этой горы на город и на море, – продолжал Марк Пилат. – А рядом с ним стоял его лучший квестор и любимый легат – Луций Понтий Гиртулей. Слыхал о таком?»

Я солгал, что никогда не слышал. И тогда отец свирепо воскликнул:

«Отдали тебя в лучшую школу! Кучу денег истратили! А чему ты там научился?! Ты даже о Луции Понтии Гиртулее ничего не знаешь! А ведь он твой прадед. Вернее, прапрадед. И в честь него я назвал тебя Луцием!»

Обдав меня яростным презрением, отец отошел в сторону и стал делать замечания конюхам, которые со всех сторон окружали нашу процессию. Потом снова прыгнул в повозку и сел молчать рядом с Лусеной.

Прошло не менее получаса.

Потом отец спрыгнул на землю, подошел ко мне и, насмешливо глядя, сказал:

«Стыдно не знать о своих предках. Тем более о таких, как Луций Гиртулей! Ведь от него произошли не только испанские Понтии, но все галльские и африканские Гиртулеи… И раз уж ты объявил себя Луцием Понтием Пилатом, – тут отец не просто насмешливо, а зло и ехидно на меня покосился, – раз ты на это осмелился, придется мне кое-что тебе рассказать. Чтобы ты не позорил свой род. И меня не позорил своим невежеством!»

И стал рассказывать. О четырех кланах Понтиев: Телесинах, Гиртулеях, Венусилах и Неполах. О самнитском восстании. О битве при Коллинских воротах. Об испанской войне Квинта Сертория. О доблестных деяниях Луция Понтия Гиртулея. О его гибели. О чудесном спасении его младшего сына, Квинта Понтия Гиртулея.

Обо всем об этом я уже вспоминал (см. 2.II и Приложение I) и не стану повторяться.

Рассказывал отец просто и ясно. Он хорошо знал историю; по крайней мере, ту ее часть, которая непосредственно касалась его рода и его клана – клана Гиртулеев. И хотя он не то чтобы мне рассказывал, а скорее говорил сам с собой, я слушал его, что называется, затаив дыхание (насколько можно было его затаить, ведь приходилось довольно быстро идти следом за обозом). И не только потому, что всё в этом рассказе было для меня интересно. Я хорошо понимал, что, благодаря своему искусству разведчика и охотника, отца я, конечно, завоевал и привлек на свою сторону. Но если я на полдороги брошу пойменику, если не превращусь теперь в пастуха, то свою добычу могу быстро утратить – сбежит она от меня к своему прежнему состоянию, к холодному безразличию ко мне. То есть, в данном случае следовало, затаив дыхание, жадно ловить каждое слово, вздрагивая от напряжения и время от времени издавая восхищенные восклицания, быстрые и короткие, чтобы не мешать рассказчику.

Я знал, что, хотя он не глядит на меня, он, однако, не безразличен к моей реакции, он как бы ко мне прислушивается и приглядывается, вроде бы не слушая и не глядя, он чувствует мой интерес и мое восхищение, и они доставляют ему удовольствие, намного более сильное, чем сам его рассказ, и поэтому чем дальше, тем с большей радостью и с большим подъемом рассказывает и рассуждает.

Похоже, я тогда удачно сыграл свою роль пастуха. Ну да, окончив рассказ, вернее, прервав его чуть ли не на полуслове, отец, так и не глянув на меня, вскочил на лошадь и ускакал догонять турму. И потом несколько дней опять словно не замечал меня и не разговаривал со мной.

Пока мы не добрались до Пиренеев.

II. Пиренеи мы преодолевали по самой восточной, приморской дороге, через перевал Баниул. И когда мы только начали на него подниматься, нас со всех сторон обступил и окутал мокрый и плотный туман.

Вот, прямо как этот пар, который обнимает меня теперь в калдарии.

И хотя можно было осторожно продолжать движение, потому что подъем к Баниулу, как ты знаешь, не слишком крутой, дорога достаточно широка и покрыта ровными плитами, по которым колеса экипажей катятся почти без толчков и не скользя, – хотя можно было двигаться дальше, отец, тем не менее, две декурии послал к перевалу, а обозу с оставшейся декурией велел остановиться и ждать, пока туман не рассеется. Конюхи занялись лошадьми, молодчики стали разводить костры. Я стал помогать повару и Лусене в приготовлении полуденной трапезы. Но вдруг ко мне подошел отец и сердито скомандовал: «Нечего мешаться под ногами. Без тебя обойдутся. Пойдем, прогуляемся».

Мы отошли в сторону. Но никакой прогулки не произошло. Очень скоро отец уселся на поваленное дерево и без всяких предисловий принялся рассказывать о своем деде и моем прадеде – Квинте Понтии Гиртулее.

Он говорил долго, приводил много эпизодов, некоторые из которых мне уже тогда показались, мягко говоря, неправдоподобными. Но, видимо, придется мне теперь вспомнить этот рассказ, разумеется, в самых общих чертах и по возможности сохраняя отцовский стиль повествования. Потому что, во-первых, очень яркая личность – Квинт Гиртулей. Во-вторых, Первопилат и, стало быть, основатель целой клановой ветви. В-третьих, соратник божественного Юлия, чем далеко не каждая большая римская семья похвастаться может. Наконец – помнишь? – мой давешний сон, в котором этот самый Квинт явился мне после Луция Гиртулея, тряхнул своим дротиком и воскликнул: «Будь достоин» (см. 2.I).

Нет, не стану сейчас вспоминать. Потому что эту замечательную историю я тебе тоже уже рассказывал. Тоже в Риме. Когда однажды речь у нас зашла об испанских приключениях Юлия Цезаря… Запамятовал? Ну так при случае могу напомнить, если пожелаешь (см. Приложение II).

III. Когда туман рассеялся, мы спустились с перевала, миновали Русцинон и через несколько дней достигли Нарбона.

Тебе, Луций, приходилось бывать в Нарбоне? Я много слышал об этой столице Трансальпийской Провинции и, естественно, мечтал осмотреть ее достопримечательности. Тем более, что Августова – виноват, теперь уже Домициева – дорога шла прямо через город, как рассказывали, отделяя форум от священного участка с храмами. Однако за несколько стадий до Нарбона отец велел свернуть на проселочную дорогу и с запада обогнуть город. Он объяснил, что Нарбон для него – город враждебный.

Помнишь, Луций? В Нарбонской Галлии обитали мои родственники по матери, Вибии Сервии, так называемые Нарбонские Понтии Гиртулеи (см. 2.IV). Они, когда отец мой женился на Лусене, объявили о разрыве родственных связей с Марком Пилатом (см. 2.VIII). И хотя, насколько известно, жили они главным образом в Массалии, видимо, кто-то из них и в Нарбоне проживал, или отец опасался их там встретить. А потому – побоку и мимо Нарбона с его форумом, храмами, театрами и амфитеатром, цирком и прославленным портом! Лишь издали мне удалось его увидеть – в солнечной утренней дымке, сквозь пыль, поднятую лошадьми и повозками.

IV. Так же в обход и словно обиженно миновали мы великолепный Немавз, не увидав ни его амфитеатра, ни крупнейшего в Провинции рынка, ни прославленных на всем римском Западе терм, ни храма Галльских Матерей, в котором, как я знаю, до последнего момента надеялась побывать и принести жертву Лусена.

V. В Арелате мы по военному понтонному мосту переправились через Родан и по правому берегу реки направились в сторону от моря, на север и в глубь Галлии.