Дева и Змей
Шрифт:
– Ты способна решать и за себя, и за мужа, если мужем будет Майкл.
– Без всяких “если”, пап. Иначе я бы не привела его знакомиться.
Элис задремывала, откинув голову на спинку кресла. К утру похолодает, а пока – в самый раз, после дневной-то жары.
А вот если бы ее муж был таким, как Курт, отец наверняка бы не сомневался. Курту можно доверять. Кажется, что он знает, что делает, даже когда он сам говорит, что не знает. А он, кстати, говорил ли хоть раз? Похоже, нет.
Да ну его! Нашел себе “приятеля”.
Элис улыбнулась. Над головой, закрывая темное небо черными уютными тенями, трепетали
…Она проснулась от холода. Лампа погасла, и сад шелестел – темный и пустой. Такой пустой, как же она раньше не замечала? Второй день уже живет на острой грани между снами и явью, а не увидела, что нет в этом саду души. Души деревьев, травы, невидимой жизни пахнущего цветами воздуха. Чушь какая-то! Когда просыпаешься, да еще неожиданно, всегда думаешь о всяких глупостях.
И, однако, Элис захотелось поскорее уйти с веранды. Поскорее. И не только холод был тому причиной.
Она уже поднималась, когда, слегка мазнув по кончику носа, на стол перед ней спланировал темно-зеленый яблоневый лист. Изящным почерком – тонкие как волос золотые буквы на зеленом фоне, очень элегантно – прямо на глянцевой поверхности было начертано:
“Вы слышали когда-нибудь о баун [27] , мисс Ластхоп?”.
За воротами, на улице, послышалось негромкое лошадиное ржание.
Элис моментально забыла о холоде. Она не пришла сегодня на Змеиный холм. Она не пришла, и Невилл сам пришел за ней. И что теперь делать?
Жуть темной, безлунной ночи, мертвый сад, холод, и словно потусторонний голос лошади невдалеке. Как будто кэлпи [28] выбрался из бегущего вдоль ограды ручья и сейчас ищет ее, чует поблизости.
27
Баун – бледный
28
Фейри-людоед принимающий лошадиный облик
Пустой дом.
Лошадь заржала снова. И шестым каким-то чувством – нет, шестое – это то, которым она ощутила, что сад безжизнен – седьмым чувством, десятым Элис поняла, что там, снаружи ожидает ее Камышинка.
“Вы можете доверять ей…”
Тревога… страх, настоящий страх готов был вырваться из-под колпака иронии, из-под трезвого и вдумчивого понимания того, что страх этот иррационален. В таких ситуациях следовало повернуться к страху лицом и убедиться, что он – не более чем фантазия. Элис, может, так бы и поступила… если бы стоял день. Да. И если бы Курт был здесь и согласился вместе с ней взглянуть в глаза черному саду.
Деревья перестали быть дружелюбными, – кривые ветки потянулись на веранду: схватить, не отпускать. Угрюмо и выжидающе хлопнула на сквозняке затянутая сеткой дверь. Показалось, что половицы закачались, как настил подвесного моста. Там внизу – что? Подвал? Подземелье? Пещеры и цветники, и садовница, слепая, как глубоководная рыба?
А за воротами, какая ни есть, но живая душа.
Не рискнув войти в дом, уверенная, что предусмотрительно запертые двери уже не выпустят наружу, Элис прыгнула через перила. Уворачиваясь от яблонь, побежала к воротам. Поскользнулась на мокром гравии и чуть не вскрикнула: показалось, будто садовый шланг поднялся за спиной, как змея, готовый накинуть на шею свою скользкую черную петлю.
Обламывая ногти, Элис дернула стальной засов, запирающий калитку. Он словно приржавел. Нет, конечно же нет, просто… небанальный засов, что-то надо тут повернуть, что-то куда-то сдвинуть, что-то…
Что-то ударило снаружи в глухие металлические ворота. Проклятый засов сорвался вместе со скобой и, скрипнув, повис. Распахнулась калитка. Невилл стоял у ворот, очень страшный и очень злой, но живой, настоящий. Легко, как в танце, он схватил Элис за локоть, рванул на себя, одновременно разворачиваясь. Левая рука его словно выстрелила вперед.
И уже с улицы – всего в полушаге от калитки, но уже с безопасной, залитой электрическим светом улицы – Элис, вцепившаяся в холодные пальцы принца, увидела серебристый росчерк во тьме. Молния сабли поразила что-то черное, что-то тонкое, неестественно длинное, взметнувшееся выше ворот, выше деревьев, и оно рухнуло наземь тремя неравными кусками.
Спустя миг тихо стукнул брошенный в ножны клинок.
– Элис, – Невилл обнял ее. Всего на несколько секунд. Погладил по голове, – уже все. Да оно и не было опасно.
Он отстранился, щелкнул пальцами, и Камышинка – все-таки Элис не ошиблась, именно ее голос слышала она из сада – послушно подошла ближе. Фыркнула. Озябших плеч коснулось теплое дыхание кобылы.
– Я как знал, что пригодится, – Невилл снял с седла легкий маленький вьюк, – вот, наденьте куртку.
Скорее это был короткий камзол из плотного бархата на подкладке, нежной и пушистой. Элис нырнула в тепло, запахнулась и даже не удивилась, ни тому, что камзол оказался ей точно впору, ни тому, что застегивается он на пластмассовую “молнию”. Она не смогла удивиться даже отсутствию удивления, нежеланию спросить о чем бы то ни было. Словно оказалась в мыльном пузыре, в какой-то полости, пространственной ли, временно й, а, может, эмоциональной.
– Это пройдет, – Невилл взял ее за руку и повел прочь из города, к Змеиному холму.
Камышинка шла следом. А стоило перейти через пограничный ручей, как Облако выплыл навстречу, и тихо заржал, давая Элис понять, что узнал ее и, в общем-то, даже рад видеть.
– Мисс Ластхоп, – начал было Невилл…
– Элис, – она боялась отпустить его руку, хотя бояться-то было уже вроде бы и нечего, – все равно вы уже знаете мое имя, или как это у вас называется? Истинное имя? Настоящее?
– Просто имя. Но его недостаточно знать. Помните, как получилось с молодым Гюнхельдом? Я прекрасно знал, как его зовут, однако не мог воспользоваться знанием, пока Курт сам не назвал себя.