Дева в голубом
Шрифт:
Разозлило настолько, что, когда он появился под вечер, я едва кивнула ему. Вроде бы он и удивился, застав меня дома, и обрадовался.
— Ты почему не сказал, что уезжаешь в командировку? — набросилась я на него.
— Потому что не знал, где тебя искать.
— Как это не знал? — возмутилась я. — Я ведь сказала, что уезжаю в Менд поработать в архиве. Ты мог бы найти меня там.
— Знаешь, честно говоря, ты в последние дни так странно себя ведешь…
— Это еще как следует понимать?
— Где бываешь, куда ездишь. Ты даже не удосужилась
— Не надо преувеличивать.
— Я и не преувеличиваю. И давай покончим с этим. Вряд ли ты можешь требовать, чтобы я докладывал тебе о своих передвижениях, если сама ничего не говоришь.
Я угрюмо уставилась в пол. Он настолько разумен, настолько прав, что, честное слово, хотелось как следует врезать.
— Ладно, — вздохнула я, — извини. Понимаешь, ни черта я там не нашла, вернулась, а тебя нет. Ну и еще, наверное, слишком много кофе выпила. Сама не соображаю, что говорю.
— В таком случае расскажи мне, чего же ты не нашла. — Рик засмеялся и обнял меня.
Я прижалась лицом к его плечу.
— Да не о чем рассказывать. Просто ничего. Разве что познакомилась со славной женщиной и сварливым стариканом.
Я почувствовала, как Рик потерся щекой о мой затылок, и откинула голову, чтобы посмотреть на него. Он прищурился:
— Ты что, покрасила волосы?
На следующий день мы с Риком прогуливались по субботнему рынку. Он обнял меня за плечи. Впервые за последние два месяца у меня было так легко на душе, и, дабы укрепиться в этом чувстве, а также отметить видимое отступление псориаза, я надела свое любимое платье — светло-желтое, без рукавов.
С приближением лета рынок становился все многолюднее. Сегодня тут было особенно много народа, площадь забита до отказа. Понаехало множество фермеров с фургонами, полными фруктов и овощей, сыра, меда, бекона, хлеба, пате, цыплят, кроликов, баранины. Можно было накупить кучу сладостей, приобрести халат, как у madame, и даже трактор.
Всех можно было встретить здесь сегодня: соседей, даму из библиотеки, madame — она сидела на скамейке и шушукалась о чем-то с двумя приятельницами, женщину из школы йоги, куда и я ходила, женщину, у которой поперхнулся ребенок, — словом, всех, кто мне раньше встречался.
Но даже в такой толпе я сразу заметила его. Издали казалось, что он переругивается с торговцем помидорами; но затем оба заулыбались и хлопнули друг друга по спине. Жан Поль подхватил сумку с помидорами, круто повернулся и едва не врезался в меня. Избегая явно нежелательного соприкосновения с помидорами, я отскочила в сторону и споткнулась обо что-то. Рик и Жан Поль, каждый со своей стороны, вцепились мне в локоть и, хоть я сразу восстановила равновесие, какое-то мремя не отпускали; Жан Поль первым убрал руку.
— Bonjour,
— Привет, Жан Поль, — спокойно откликнулась я.
Мне вспомнилось, вроде бы я где-то читала, будто при знакомстве сначала обращаются к тому, кто важнее. Я подчеркнуто повернулась к Рику и сказала:
— Рик, это Жан Поль. Жан Поль, это мой муж Рик.
Мужчины обменялись рукопожатиям и приветствиями:
— Bonjour.
— Привет.
Я с трудом удержалась от смеха, настолько они были не похожи друг на друга. Рик — высокий, широкоплечий, с золотистыми волосами, непосредственный. Жан Поль — маленький, жилистый, темноволосый, расчетливый. «Лев и волк», — подумала я. И оба друг другу не доверяют.
Повисло неловкое молчание. Жан Поль повернулся ко мне и спросил по-английски:
— Ну как успехи в Менде?
— Да так себе, — беззаботно отмахнулась я. — Ничего интересного. А точнее говоря, вообще ничего.
На самом деле чувствовала я себя отнюдь не так беззаботно, испытывая одновременно вину и радость от того, что Жан Поль звонил Матильде, а я ему не перезвонила; думая о том, что неловкий английский выдает его внутреннее смятение; что они с Риком так отличаются друг от друга и оба не сводят с меня глаз.
— Так что же, в других местах собираетесь продолжить поиски?
Я старалась не смотреть на Рика.
— В одно такое место я уже ездила — Ле-Пон-де-Монвер, но и там пусто. От тех времен вообще не много чего осталось. Да и вообще не так уж все это важно.
Насмешливая улыбка заключала в себе тройной смысл: вы говорите неправду; вы думали, что все получится легко; я же предупреждал вас.
Но ничего этого он не сказал, а только внимательно посмотрел на меня.
— У вас волосы порыжели, — констатировал он.
— Верно, — улыбнулась я.
Он сказал это, как и следовало сказать: ни вопроса, ни осуждения в его словах не было. На мгновение и Рик, и рыночная толпа куда-то исчезли.
Рик переложил руку мне на плечо. Я смущенно улыбнулась и сказала:
— Ладно, нам пора. Рада встрече.
— Au revoir, Элла Турнье, — ответил Жан Поль.
Некоторое время мы с Риком молчали. Я делала вид, будто тщательно выбираю нужный сорт меда, а Рик перебрасывал из ладони в ладонь кабачки. Наконец он нарушил молчание:
— Так это, стало быть, он и есть?
— Это библиотекарь, Рик. — Я искоса посмотрела на него. — Библиотекарь.
— И только?
— И только. — Это была моя первая ложь за долгое время.
Однажды днем, возвращаясь с урока йоги, я еще на улице услышала, как в доме надрывается телефон. Едва я успела схватить трубку и бросить, задыхаясь, «слушаю», как на меня обрушился такой поток возбужденной речи, что пришлось сесть и выслушать до конца. В какой-то момент мне удалось вклиниться: