Дева-воительница
Шрифт:
Дейрдре в замешательстве заморгала.
Очевидно, кое-кто из ривенлохских смельчаков все-таки остался поблизости, несмотря на приказ Пэгана, и теперь они, к его немалому раздражению, зааплодировали. Он нетерпеливым жестом велел ей отойти. Дейрдре, ошеломленная своей победой, неуверенно отодвинулась в сторону, когда он подошел к столбу, вытаскивая свой кинжал.
– Слушайте меня хорошенько, юные щенки, – сказал он им, разрезая веревки. – Я отпускаю вас только благодаря доброте леди Дейрдре. Смотрите, больше не попадайтесь мне, ибо больше я не буду таким милосердным. – Отвязанные от позорного столба, мальчишки стояли бок о бок, и их тощие тела и огненно-рыжие шевелюры делали их похожими на две одинаковые горящие свечки. Широко открытые глаза серьезно взирали на Пэгана. Он натянул им рубашки на узкие плечи, и Дейрдре услышала, как он пробормотал: – В следующий раз прикрывайте головы. Эти ваши рыжие волосы видны за милю. – Затем, хлопнув их по задницам, подтолкнул в сторону ворот.
Он оглянулся на нее, угрюмо насупившись, и Дейрдре поняла, что, несмотря на раздраженную мину, он не опаснее пса, который лает и при этом виляет хвостом.
Пробормотав торопливое «спасибо», она извинилась и вернулась в большой зал. Там она помогала Мириель с приготовлениями к ужину и пыталась убедить себя, что то, что она испытывает к своему мужу, не любовь, ибо это было бы глупо. Нет, это просто благодарность за справедливость, с которой он обошелся с мальчишками Лаханбернов, и радость от собственной маленькой победы.
Но когда подошло время ужина и Пэган пришел, одетый в нормандские облегающие шоссы и тунику желтого цвета, которая великолепно подчеркивала мужественную красоту его тела, ее мнение резко изменилось.
Он взглянул на нее, усаживаясь рядом, и она снова отметила дивный цвет его глаз – словно шотландский лес, прекрасный, сочный и полный жизни. Проклятие, он красив, как сам Люцифер. Если этому демону ада свойственно обаяние.
Она поддержала себя глотком вишневого сидра. Пэган был в отличном настроении и шутил со своими людьми, но Дейрдре постоянно чувствовала на себе его взгляд, и это лишало ее равновесия, душевного покоя. Его колено соприкоснулось с ее, ведь они сидели близко друг кдругу, и она заметила: он не спешит его отодвинуть. Его пальцы легко и непринужденно касались ее пальцев, когда он разрезал оленину на их общем подносе.
К тому времени, когда Дейрдре отложила салфетку и встала из-за стола, сославшись на головную боль, она была вся как на иголках.
Если повезет, думала она, торопливо взбежав по лестнице, захлопнув дверь и сбросив накидку, она уже будет спать к тому времени, когда Пэган ляжет в постель.
Но он, должно быть, следовал за ней по пятам. Едва успела она снять одежду, как он распахнул дверь, заставив ее подпрыгнуть, словно ребенка, пойманного на месте «преступления» – когда он без разрешения ел сладкое. Его взгляд медленно ощупывал ее обнаженное тело. Она затаила дыхание, ощущая его более чем откровенное желание.
После бесконечно долгого молчания она наконец спросила:
– Ты собираешься закрыть дверь или хочешь выставить меня на обозрение всем слугам?
Он усмехнулся, захлопнув дверь. Затем сдвинул брови и шутливо заметил:
– Ты довольно быстро бежала по лестнице для женщины, у которой… что? Болит голова?
Она вскинула подбородок, но не придумала, что сказать в свою защиту.
Он снова улыбнулся и прислонился к двери, чтобы стянуть сапоги.
– Смею ли я надеяться, что тебе не терпится очутиться со мной в постели этой ночью?
Она вся напряглась от его присутствия рядом, от его откровенного желания близости. Стараясь придать своему голосу равнодушие, она сказала:
– Ты можешь надеяться на что пожелаешь, но от этого ничего не изменится.
Оставшись безучастным к ее уколу, он бросил сапоги к подножию кровати, затем одним махом стащил с себя и тунику, и нижнюю рубаху. Дейрдре тут же обратила внимание на порезы, которыми она наградила его. К ее облегчению, раны уже заживали. Во всяком случае, тонкий шрам никоим образом не умалял совершенства его тела. Грудь его была гладкой, тугой, мускулистой, а плечи – достаточно широкими, чтобы тащить телегу. Святая Мария, даже на расстоянии она не может сдержать волнения, когда видит его. Вот и колени слабеют.
Дейрдре глубоко вздохнула. Затем с притворной невозмутимостью забралась под одеяло, заняв середину кровати, чтобы ему расхотелось присоединиться к ней.
– Насчет сегодняшнего происшествия… – сказала она, спеша заговорить о чем угодно, лишь бы отвлечься от этого невыносимого напряжения между ними.
– Происшествия? – Он начал расшнуровывать завязки своих шоссов.
Она закашлялась.
– С мальчишками Лаханберн.
– Да?
– В Ривенлохе… будет еще много такого, чего ты не понимаешь.
Он усмехнулся. Боже, какая у него потрясающая, ослепительная улыбка!
– Вы, шотландцы, удивительные люди, – согласился он. – Как с другой планеты.
– Тебе не удастся изменить здешние обычаи. Ты не сможешь подчинить шотландцев своей воле.
Его улыбка сделалась хитрой.
– Ах, миледи. Я согласен подчинить своей воле только одного шотландца. Вернее, шотландку. – Он сел на край кровати, и матрац прогнулся под весом его тела. – Возможно, с помощью поцелуя?
У нее перехватило дыхание. Так вот зачем он примчался за ней следом. Он полагает, что она все еще должна, ему поцелуй. Но не тут-то было. Она расплатилась с ним на тренировочном поле. И слава Богу, что это так. Дейрдре сомневалась, что смогла бы выдержать еще один поцелуй, если сердце ее так колотится, когда он смотрит на нее своими колдовскими зелеными глазами.
– Может, память подводит тебя, – самодовольно сказала она, – но ты получил свою плату на тренировочном поле.
Его руки застыли на поясе расшнурованных штанов.
– Это? – усмехнулся он. – Это был не поцелуй.
– Еще какой поцелуй.
– Нет. – Он настороженно сдвинул брови. – Этот быстрый поцелуйчик? Он не считается.
– Не такой уж быстрый.
– Как ты можешь называть это…
– Поцелуем?
– Это не было поцелуем.
– О, а мне показалось, очень даже было. Ты целовал меня, а теперь зачем-то хитришь…
– Тысяча чертей! – Он грозно насупился. – Он был украденный. Поцелуй, который ты должна мне, должен быть добровольным.
– Это не было частью сделки.
Он вскочил на ноги, глаза опасно сузились, и она увидела, как грудь его вздымается и опускается с каждым раздраженным вдохом. Но они оба понимали, что она права. Этим вечером она ничего ему не должна.
И все же, когда он вновь завязывал шнуровку штанов, дергая с такой силой, что один конец оторвался, она осознала, на какой бурный гнев он способен. Когда он резким движением просунул руки в рубашку, она увидела силу его ярости. Когда он захлопнул за собой дверь, сотрясая оружие на стене, она поняла, что существует предел его терпению. Однажды, она боялась, он возьмет свое, несмотря ни на какие клятвы.