Девчонки и прогулки допоздна
Шрифт:
– Быть может, мне не придется без него обходиться.
Я выкладываю Мэг события текущего дня, по ходу дела преувеличивая подвиги Рассела. С моих слов выходит, что он меня разыскивал по всему графству.
Я жду реакции Магды. На другом конце трубки – молчание.
– Получается, он меня не продинамил, – говорю я.
– Извини, Элли. Я не очень уловила твою мысль. Ты хочешь сказать, что он тебя продинамил, потому что отец не позволил ему выходить из дома?
– Он меня не продинамил. Он хотел прийти на свидание.
–
Мне не нравится это замечание насчет папы Рассела. Я молчу, а затем спрашиваю:
– А ты правда думаешь, что Рассел молокосос и что он просто выпендривается?
Я слышу, как Магда поперхнулась:
– Да нет… Я имела в виду не конкретно Рассела, а парней из одиннадцатого класса. То есть они лучше, чем уроды-десятиклассники, не говоря уж о девятиклассниках, просто… недостаточно развитые.
– То есть, по-твоему, Рассел недоразвитый?
– Ну Элли, не обижайся. На мой взгляд, все мальчишки недоразвитые. Твой Рассел – что надо… для мальчика.
Я радостно соглашаюсь и прошу поблагодарить Магдиного папу за то, что он заказал билеты. Надо еще убедить моего папу подкинуть мне наличности, но с этим лучше подождать до завтра, поскольку сегодня мы с ним и так долго вели переговоры.
Я стараюсь выставить себя в хорошем свете и готовлю для папы еще одну чашку кофе, хотя уже подходит время пить чай. Интересно, куда запропастились Анна с Цыпой? Анна нужна мне для того, чтобы взять с нее обещание никому не говорить, что я тайно улизнула из дома, чтобы встретиться с Расселом в пятницу вечером. Если отец узнает, что я его не послушалась, он запретит мне видеться с Расселом. А мне позарез надо с ним встретиться!
Я пытаюсь представить себе, как он ходит по чужим домам и спрашивает обо мне. Это звучит почти как сказка. Прекрасный принц в поисках своей любви – трижды стучит в дверь каждого дома на этой улице и на соседней и потом находит принцессу и целует ее…
Я погружаюсь в сладкие грезы. Стук входной двери приводит меня в чувство.
– Это ты, Анна? – кричу я из своей комнаты.
– Нет, это я, – отвечает папа. – Я ходил на дорогу – посмотреть, не идут ли они. Не понимаю, куда они запропастились.
– А куда они пошли? По магазинам? – Я перевешиваюсь через перила.
– С Цыпой – по магазинам? Разве ты не знаешь, что это одно сплошное мученье? Анне позвонила мама Надин, – папа корчит рожу.
Я хихикаю. Мама Надин – из тех особ, которые, кажется, вылезают из постели при полном параде – глаза накрашены, волосы сбрызнуты лаком и лежат как шлем, в руках тряпка и пылесос.
– Не смей смеяться! Она до сих пор смотрит на меня сверху вниз из-за твоего загула в четверг. Думает, ты будешь плохо влиять на Надин.
– О боже! Сколько же можно перемывать мне кости?
– Тут уж ничего не попишешь. Одним словом, она рассказала Анне про фотопробы на местной студии и про то, что сегодня днем поведет туда младшую сестру Надин,
– С Цыпой?
– Знаю, знаю. Я тоже плохо представляю нашего Цыпу, чинно позирующего фотографам. Но, судя по всему, рекламщикам требуется мальчуган, похожий на мальчугана, – чумазый и дурачащийся. Это для рекламы стирального порошка: девочка выряжена в нарядное платьице…
– Наташа!
– …мальчишки тянут ее играть в футбол, толкают ее в лужу, и она вся перемазывается.
– Вполне подходящая роль для Цыпы.
– Вот и Анна тоже так подумала. И Цыпа загорелся этой идеей. Представляешь, за это еще и платят. А теперь их все нет и нет.
– Может, Цыпа увлекся и так извалял Наташу в грязи, что пришлось для следующего дубля поливать ее из шланга и заново наряжать, и на это ушла пропасть времени.
– А у нас в животе уже бурчит от голода. Пойти, что ли, на кухню поискать что-нибудь съестное нам на ужин?
В папином голосе не слышится энтузиазма. Хотя теоретически он придерживается передовых взглядов на роль мужчины в семье, лень и нелюбовь к гастрономии мешают ему перейти от теории к практике.
– Я соберу что-нибудь поесть, – с готовностью вызываюсь я. Хочу задобрить папу в надежде, что он отменит нелепый комендантский час и разрешит мне гулять после девяти.
Я хлопочу у плиты, и в итоге мы с ним сидим за столом, на котором стоит подгорелый омлет и размокшая жареная картошка.
– Очень вкусно, – решительно говорит папа. – Дело в том, Элли, что я уже всерьез волнуюсь из-за Анны и Цыпы, даже аппетит пропал.
Этот предлог правдив только наполовину. Но папа действительно выглядит напряженным и дерганым.
– Не беспокойся, папочка. Эти съемки могут длиться целую вечность. Хочешь, я еще раз позвоню Надин и выясню, сколько обычно времени они занимают?
Я звоню Надин, но трубку берет ее мама. Судя по ее голосу, она не слишком рада меня слышать.
– А, это ты, Элли. Надеюсь, ты сделала выводы и раскаиваешься в своем поведении в прошлый четверг. Несчастные твои родители, они были в таком ужасном состоянии. И потом, мне не нравится, что ты вовлекаешь в свои делишки мою Надин.
Она разглагольствует в таком духе целую вечность. Со вздохом я отнимаю трубку от уха. Наконец в ее речи возникает небольшая пауза.
– Мне очень жаль, но я только хотела спросить…
– Нет, ты не можешь поговорить с Надин – она ужинает. Вы, девочки, перезваниваетесь каждые две минуты, хотя видитесь каждый день. Что? Нет, Надин, сядь, пожалуйста, за стол. Что с тобой, Наташа, солнышко?..
– Вы с Наташей только недавно пришли с фотопроб? – бормочу я.
– Да нет, мы дома уже с пяти часов. Пробы прошли довольно быстро, но только не благодаря твоему братцу – он носился как угорелый и вел себя безобразно. Дело дошло до того, что его даже не стали фотографировать.