Девчонки и прогулки допоздна
Шрифт:
– Зато истинно горячий прием, – говорю я, выкидывая намокшую салфетку и беря сухую. Колени у него тоже мокрые от кофе, но не буду же я оттирать ему брюки.
– Хорошо, что кофе успел остыть – я здесь сижу уже целую вечность, – говорит Рассел.
– Извини, я немного опоздала. Думал, я не приду?
– Были кое-какие сомнения. Твой отец был реально зол, но он не похож на человека, способного выбросить письмо. Правда, я не знал, захочешь ли ты прийти. Может, думаешь, что я жалкий тип, которого глупый папаша посадил под замок. Жуткое унижение.
Изображая отчаяние, Рассел приподнимает брови и насухо вытирает альбом.
– Надеюсь,
– Вряд ли. В худшем случае добавится сепия. Я не открывал альбом. Не хотелось выглядеть позером, хотя я люблю рисовать больше всего на свете. Вернее, рисование у меня на втором месте.
– А что тогда на первом?
– Целоваться с тобой, – говорит Рассел.
Мы оба краснеем как маки.
– Пойду принесу тебе кофе – и себе тоже, взамен опрокинувшегося, – Рассел поднялся. – Ты будешь что-нибудь есть?
В конце концов мы берем порцию картошки фри на двоих и по очереди вытягиваем картофельные палочки из пакета.
– У меня никак в голове не укладывается: ради меня ты прочесал весь наш квартал, – говорю я.
– У меня не было другого выхода.
– По-моему, это очень романтично.
– Ага, романтично. Послушай, я даже не могу позвать тебя на свидание. Мой отец – глупый, упрямый осел, – возмущается Рассел. – Он физически не может запереть меня дома и запретить мне делать то, что я хочу. Для начала – я сильнее. Но он навязывает мне свои правила, иначе, по его словам, я не могу у него жить. С мамой тоже жизнь не сахар, у них с сестрой девичье царство. Они без конца поносят отца, и если я допускаю малейшую оплошность, скажем забываю опустить сиденье на унитазе, начинают меня пилить, говорить, что я совсем как отец, и это выводит меня из себя. Когда родители разошлись, я жил то с мамой, то с папой. Неделю у мамы, потом собирал свой чемоданчик и отправлялся на неделю к папе.
– Я читала книгу про одну девочку, у нее была похожая ситуация, – говорю я с сочувствием. – Тебе, наверное, приходится нелегко.
– Может, я несколько преувеличиваю – хочу, чтобы ты меня пожалела.
– У меня тоже семейных проблем хватает. Можно тебе поплакаться?
Я начинаю жаловаться, чувствуя себя при этом довольно гадко, потому что Анна в последнее время меня холит и лелеет, папа вроде бы прекратил строить из себя великана-людоеда, и даже Цыпа вот уже пару дней ведет себя как паинька: рисует чудовищ, обезьян, грузовики и пожарные машины, уверяя, что помогает маме придумывать рисунки для джемперов.
– Короче, семья у меня вполне сносная, – подытоживаю я. – Но я жду не дождусь, когда мне стукнет восемнадцать. Мы с Надин и Магдой снимем квартиру на троих. Может, мы все пойдем учиться в художественное училище. Только не в то, где преподает папа. Кстати, покажи мне свои рисунки.
Я надеюсь увидеть в альбоме себя. И не ошибаюсь. Вот я иду с Магдой и Надин, вот болтаю в автобусе, вот рука об руку гуляю с Расселом по парку. Он существенно приукрасил мою внешность. Выпрямил волосы, превратив их в мягко спадающие локоны, уменьшил вес, сделал на несколько дюймов выше и приодел по последней моде. Себя он тоже улучшил – добавил роста и мускулатуры, так что стал похож на олимпийского атлета с бицепсами, выпирающими из спортивного облачения. Волосы он небрежно уложил, а чертам лица придал полное сходство с Леонардо ДиКаприо – хоть играй в кино в качестве двойника.
– Мечты, мечты, – смеюсь я.
– Что? – Рассел слегка уязвлен.
– Мы на себя совсем не похожи.
– Нет, похожи. Ну ладно, ты похожа.
– Чепуха! И парк тоже ни капельки не похож. У тебя получился романтический сад, утопающий в розах.
– Может быть, я и допустил художественную вольность. Знаешь что? Давай пойдем сейчас в парк, и я нарисую его таким, какой он есть.
– Ага. Значит, вместо приглашения к себе домой на чашечку кофе ты зовешь меня в парк смотреть, как ты рисуешь?
– Ты тоже можешь рисовать. Давай, Элли, доедай картошку.
– Но тебе нужно домой, и мне тоже. Зачем нам опять неприятности?
– Сейчас нет даже половины пятого. Я сказал папе, что задержусь в художественном кружке – я иногда туда хожу, у нас отличный учитель по рисованию. Папа и Синтия вернутся с работы не раньше половины седьмого, так что они все равно ничего не узнают.
– Мой папа приходит из художественного училища около пяти. А Анна сидит дома с Цыпой.
– Ты тоже можешь сказать, что была в художественном кружке.
– Может, и могу. Мистер Виндзор на днях говорил, что хочет организовать что-то в этом роде. Он тоже отличный учитель. Моя подруга Магда в него влюблена. Сегодня так с ним кокетничала, просто ужас, а ему, похоже, это нравилось.
Голос у меня срывается. Ведь я сама была немного влюблена в мистера Виндзора, когда он пришел в нашу школу. Я все время думала о нем как о своем мистере Виндзоре, поскольку его предмет знала как свои пять пальцев, но со мной он никогда не смеялся так, как с Магдой.
– От Магды все без ума, – говорю я.
– Кроме меня, – вставляет Рассел.
– Правда? – напираю я.
– Она мне не нравится, ни капельки. То есть она забавная, симпатичная и все такое, но…
– Что «но»?
– Она заурядная. Кудлатая хохотушка.
– Знаешь, Магда все-таки моя подруга, – говорю я, но какая-то скверная часть моей души торжествует.
– Знаю, знаю. Ты, Магда и Надин – неразлучная троица.
– А как тебе Надин? Она не кудлатая хохотушка?
– Она чудная, живет в своем собственном мире. Да они все нормальные – и Магда, и Надин, но мне нужна только ты, Элли.
Чудесное мгновенье – но его слова напоминают мне песню Джона Траволты.
Видимо, мы с Расселом на одной волне.
– Мне нужна только ты, – напевает он, улыбаясь.
– О… о… о!.. – подпеваю я, и мы оба чуть не катимся от хохота.
В автобусе мы всю дорогу болтаем о кино и любимых фильмах. Кое в чем мы не сходимся. Он фанат «Звездных войн», а для меня все это тоска зеленая. Зато его тошнит от моих обожаемых «Маленьких женщин». Мне страшно ему признаться, что мой самый любимый фильм – «Пианино». Я не переживу, если он будет над ним насмехаться. Отношения между Флорой и Анной – совсем как у меня с мамой, насколько я это помню. Но Рассел говорит, что тоже любит этот фильм – за его своеобразие. Дамские шляпы, кринолины и пианино на безлюдном берегу – такие запоминающиеся картины. Рассел увлекается теорией кино. Само собой, он поклонник Тарантино. Он цитирует отрывок про «Макдоналдсы» в Европе и приятно поражен, что я тоже знаю этот монолог наизусть. Затем мы переходим к началу фильма и разыгрываем сцену ограбления. Мы так увлекаемся, что маленький старичок на переднем сиденье подскакивает, будто ему и впрямь командуют «Руки вверх!», а дама средних лет с рыбьим лицом советует нам выбирать выражения.